Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

«Храбрится», — подумала было Гудрид, но чем дальше, тем больше убеждалась она в том, что Кари не бахвалится. Зачем ему говорить пустое? Вообще-то он не болтлив. Он не умеет морочить голову девушкам красивыми словами. Ведь мужская красота не в словах, но в поступках, не в пустопорожнем велеречии, но в действии. Раз Кари говорит, что не боится никого, значит, так оно и есть…

А Кари продолжал, распаляясь:

— Я знаю, кем меня пугают. Этим Фроди и этим Эгилем. Нашли богатырей! Я видел, как они бьются, и, говоря откровенно, о берсерках был лучшего мнения, они казались мне сильнее. Рычать, фырчать, сопеть и лаять всякий умеет. А вот я не заметил, чтобы мечи их по-настоящему разили. То было больше похоже на драку, чем на славный поединок. Нет, Гудрид, ты меня плохо знаешь. И отец меня плохо знает!

«Нет, Кари — не робкого десятка, — подумала Гудрид. — И говорит он от всей души». И она спросила:

— А к чему весь этот пыл, эти угрозы и заверения в том, что ты бесстрашен. К чему все это? И почему я должна все это выслушивать, почему должны следить за мной? Не знаю, чем я это заслужила?

Гудрид достала из глубокого кармана, пришитого к юбке, красный лоскут и приложила его к глазам.

Он дрогнул. «Плачет», — сказал Кари сам себе.

Возможно, Гудрид и всплакнула. Но нет особой уверенности. Не было ли в этом маленьком невинном поступке женской уловки?

Конечно, так и есть: уловка! И Кари попался на нее. Запросто, как всякий истинный мужчина.

Он принялся отрывать заусеницу на большом пальце левой руки и, глядя себе под ноги, заговорил так:

— Гудрид, я скажу, чем ты все это заслужила… Скажу прямо: ты не виновата. Все это я. Виноват я перед тобой…

Она вроде бы удивилась:

— Ты? Нет, я не верю.

— Гудрид, я слишком много думаю о тебе…

— Обо мне? С чего бы это?

— Сам не знаю. Может, оттого… — но Кари умолк.

Долго молчал он. Язык проглотил, не иначе. Она терпеливо ждала, что же он все-таки скажет. Хотя — можно дать голову на отсечение! — угадывала его ответ.

Кари продолжал глуховатым голосом, словно исполненным мрачных предчувствий:

— Мне сказали друзья… Они все открыли…

— Что же они открыли?

— Ничего особенного. Правду, должно быть, сказали.

И снова умолк.

— Я слушаю, Кари. — Она чертила прямые линии носком своего башмачка — такого остроносого, ладного, плотно пригнанного к ноге.

Он тянул. Должно быть, не легко было в чем-то признаться.

— Гудрид… Мне сказали… Но не знаю, правы ли они… Подозреваю…

— Кари, а не можешь ты поменьше подозревать и пояснее говорить?

— Нет, отчего же? Я могу. Но робею. — Он наконец оторвал заусеницу, и кровь выступила у ногтя.

— Робеешь? А ну, посмотри мне в глаза.

— Зачем?

— Я кое-что узнаю по глазам.

Тут Кари и вовсе уперся взглядом в самую землю.

— Правда, Кари. Я могу судить кое о чем по глазам… Это у меня от бабушки. Она угадывала судьбу по выражению глаз, и по ладоням, и по морщинам на лбу. Она у меня очень занятная. И мудрая.

— Ты у нее и спроси.

— О тебе, что ли?

— Хотя бы…

Гудрид залилась веселым смехом. Он даже не думал, что может так заразительно хохотать Гудрид. «Она очень веселая», — решил про себя Кари. Но глаз так и не поднял.

Она направилась к своей лодке. Уселась в нее. Взяла в руки весла.

— Ты что же, будешь плыть по песку?

— Поневоле поплывешь и по песку. Это легче, чем у тебя слово вытянуть. Нет, к бабушке я не обращусь.

— Почему? — выдавил он из себя.

— А потому, что знаю, что скажет: «Дура! Спросила бы у него сама».

— Ну, так… — Кари глубоко вздохнул, — вот и спроси сама.

Она выпрыгнула из лодки:

— Спрашиваю в последний раз: в чем твоя вина передо мной?

Он собрался с духом. И сказал:

— Меня друзья надоумили…

Она ждала. Оперлась на весло. И ждала. Терпеливо.

Он бросил на Гудрид короткий взгляд:

— Они говорят, что люблю тебя…

Она отвернулась:

— Как это — любишь?

— Так сказали они.

— Вот глупости!

На сей раз замолчали оба. Думали о чем-то своем. Впрочем, Кари ни о чем не думал, голова его была совершенно пуста, подобно давно забытому ларю.

Он понимал, что надо нынче же договорить. Дальше будет еще труднее. И Кари сказал:

— Наверное, люблю, Гудрид…

После долгого молчания она спросила:

— Зачем?

И он ответил довольно бойко, чтобы отделаться от этого тяжелого для него разговора:

— Чтобы жениться.

Она прыснула смехом:

— На ком же, Кари?

— Наверное, на тебе.

Она живо столкнула лодку на воду и, вся пунцовая от смущения, отплыла от берега.