Владислав Глинка - Старосольская повесть. История унтера Иванова. Судьба дворцового гренадера

Генерал самодовольно усмехнулся. Но когда после ужина остался один, вновь почувствовал себя не вполне уверенно. Он принадлежал к довольно распространенному в то время типу служилых «русских немцев», которые почти в каждом ведомстве, разместившись тут и там на служебной лестнице, крепко помогали друг другу. Отличительными особенностями этих офицеров и чиновников была крайняя аккуратность и точность в исполнении правил и предписаний свыше, проистекавшая не из убеждения в нужности и полезности творимого, а из угодливости перед начальством, из стремления быть на «хорошем счету» и полного отсутствия инициативы. Особая, чисто немецкая ровность их характеров, благопристойность манер и выражений принимались многими за признаки нравственности и образования, а осторожность и расчетливость в казнокрадстве — за честность.

Начальник Старосольских округов пахотных солдат к перечисленным выше типовым качествам присоединял еще баронский титул и ограниченность ума. Наличие одного и недохватка другого уравновесили друг друга, и он сделал не блестящую и не видную, но спокойную и выгодную карьеру.

Итак, вечером этого дня барон испытывал беспокойство. Сделав в первую минуту то, что просил ротмистр, под влиянием мысли о могуществе его покровителя, он теперь не мог отделаться от опасения, что наживет какие-нибудь неприятности с дерзким поручиком, который вон какие позволяет себе уклонения от законных обычаев и порядков. Что сделать, например, если он, несмотря на приказ, не приедет вовсе? Или что отвечать, если после запросят, на каком основании вызывался чужой подчиненный для неслужебного разговора?

На другой день барон после утреннего доклада рассказал майору Жаркому о своих сомнениях и выразил желание услышать, что думает об этом его «правая рука». Егор Герасимович знал уже о приезде старшего Вербо-Денисовича и, внутренне возликовав от услышанного, предвкушал унижение, а вероятно, и удаление навсегда своего молодого соперника. Он посоветовал дождаться приезда поручика, дав на то сроку дня три. Тогда и посмотреть, — какая-нибудь вина, верно, уж найдется. А коли не приедет — еще хуже, за ослушание взять под конвой и прямо на гауптвахту. Насчет же неподчиненности инженерных офицеров отозвался, что это, мол, сущие пустяки, при такой поддержке особенно.

А молодые в Высоком и не подозревали, какие собираются над ними тучи.

На второй день после конца отпуска, когда Александр Дмитриевич, проведя часов пять на берегу, вернулся домой усталый, замерзший, голодный, но радостный от мысли, что сейчас увидит свою Настеньку, Яков сказал, что недавно приходили звать его в окружную канцелярию. Поручик поморщился, отогрелся немного и пошел. Начальник округа передал ему приказ генерала немедленно явиться в Старосольск по служебной надобности. И когда поручик возразил, что, принадлежа к иному ведомству, он не подчинен здесь никому, кроме своего инженер-капитана да полковника в Новгороде, начальник округа посоветовал все же съездить и объясниться. То же сказал и инженер-капитан, к которому зашел за советом Александр Дмитриевич, только прибавив, чтобы при объяснении не давал в обиду их общий мундир.

Назавтра было воскресенье — неприсутственный день, а в понедельник на заре ясного, крепко морозного дня поручик выехал в город. Как не хотелось ему на целые сутки отрываться от Настеньки! Как он просил ее беречься! Лизавета напекла ему целую корзину пирогов. Яков заставил надеть Лизаветины валенки и поверх тонкой шинели огромную баранью шубу — ехать-то тридцать верст.

Все вышли на крыльцо и смотрели, как Александр Дмитриевич усаживался в сани. Настя в любимом, памятном обоим голубом шугайчике стояла на нижней ступеньке.

— Все ли взято по форме-то для представления? — спросил бывалый Яков.

— Будто что все… — отвечал поручик, ощупывая сено вокруг своих ног. — Кивер вот и сапоги тут… А сабля где же?.. Ах я, разиня! Забыл в комнате…

Настя стрелой взлетела на крыльцо, через минуту вернулась с оружием и сунула его в сено. На миг коснулась лица Александра Дмитриевича легкая прядь, прильнула холодной щекой, губами… И уже опять стояла на крыльце.

— Уходите, застудитесь! — крикнул поручик. Лошади тронулись.

Скоро изба Якова скрылась из виду. Чистый, озаренный еще низким красноватым солнцем снег широко развернулся на полях за селом.

«До чего же здесь и с ними лучше, чем в Питере. Никогда отсюда не уеду», — подумал Александр Дмитриевич, плотнее запахиваясь в шубу.