Владислав Глинка - Старосольская повесть. История унтера Иванова. Судьба дворцового гренадера

— А ваше благородие что же? — спросил один из солдат.

— Я сейчас за вами, только люстру до конца при мне снимут.

— Раствор принесли, дверь начинают закладывать, — сказал, подходя, Митрохин. — Я велел сначала одну половину. Или бросить люстру, раз возни с ней столько?

— Нет, Андрей Филиппович, один обруч с подвесками остался.

Вот и его, бережно сняв, вынесли в Эрмитаж. Иванов, Павлухин, Етгорд и последний преображенец были уже около двери, за которой споро работали два каменщика, когда услышали перебранку Митрохина с кем-то, и навстречу через кирпичи перескочил капитан Лаврентьев. Видно, в последние минуты прорвался переходом от Комнат прусского короля, а до того побывал на пожаре — мундир весь осыпан кирпичной пылью, рукав разорван у плеча, руки и лицо в копоти.

— А серебряный трон где? — закричал он, потрясая кулаками. — Аль не ваше дело? Одни картинки на уме!.. — и бросился к двери в Георгиевский зал.

Когда распахнул ее, навстречу густыми клубами хлынул дым. Стал отчетливей слышен с чердака глухой вой пламени и грохот рушившихся стропил. Преображенец побежал за капитаном. Иванов, Етгорд и Павлухин тоже подступили к двери: ведь и правда — экой стыд! — про трон-то забыли!..

— Дым бородинский легше был… — прохрипел латыш.

А Павлухин бормотал:

— Молчи, пустомеля! — с сердцем крикнул Иванов. — Молись, чтобы живыми отсюда вышли!

Лаврентьев и преображенец вынырнули из огня, неся трон.

— Скамейку! — жмурясь и тряся головой, выкрикнул капитан. — Скамейку подножную возьмите, пни осиновые!..

Иванов бросился вперед, Етгорд схватил его за рукав:

— Куда? Она ж деревянная!.. Настоящая в чистку взята!..

Но унтер вырвался и побежал к тому месту, где только что сквозь наплывы дыма мелькнули ступеньки тронного возвышения. Вовсе перехватило дыхание, сами закрылись глаза от острой боли. Шарил руками, ища скамейку. Вот она наконец. И верно, по весу деревянная. Поднялся на ноги, протянул руку вперед, ища стену, чтоб по ней дойти до двери… Пусто… Неужто не туда повернулся в дыму?..

— Иваныч? Где ты? — раздался где-то близко голос Павлухина. — Загубил нас чертов Петух!..

И тут грохнуло наверху, засвистело, ухнуло рядом, осыпав горящими углями, головешками. Что-то ударило в спину и повалило. Почувствовал нестерпимый жар между лопаток. Рванулся вбок, но дымом начисто перехватило дыхание.

— Машенька, Анюта! Матерь божия, заступи их…

Весной 1949 года, просматривая в Центральном историческом архиве материалы, связанные с пожаром Зимнего дворца, выгоревшего дотла 17–19 декабря 1837 года, я встретил дело, озаглавленное «О выдаче пособий и пенсий вдовам погибших…». Вот один из составляющих его документов:

«Его сиятельству министру Императорского двора генерал-адъютанту генералу от инфантерии князю Волконскому.

Ваше сиятельство, милостивый начальник!

Покойный муж мой, служивший в роте дворцовых гренадер унтер-офицером в чине армии прапорщика Александр Иванов во время бывшего 17 декабря протекшего года в Зимнем дворце пожара погиб, оставя при мне дочь Марию от роду 6 лет.

Имея в помещичьем владении родного отца своего с матерью, двух братьев с их женами и детьми сих последних, а также сестру, всего же 12 душ мужеска и женска пола, и желая облегчить участь означенных родных своих, муж мой многие годы в свободное от службы время занимался различными ремеслами и не дозволял себе и мне с дочерью нашей малейших излишних расходов, вследствие чего смог приобресть всех вышеперечтенных родственников покупкою с принадлежащими им одиннадцатью десятинами земли и постройками у помещика Вахрушова за четыре тысячи рублей государственными ассигнациями, на что и совершена была 28 октября 1836 года купчая крепость в Тульской палате Гражданского суда с тем, чтобы впоследствии отпустить всех их на волю, но неожиданная смерть воспрепятствовала сие довершить. Намереваясь исполнить таковое его и вместе собственное свое желание, я в теперешнем состоянии не имею к тому никаких денежных средств, ибо муж мой на означенную покупку издержал все наши сбережения…»

Далее в обычной для тогдашних канцеляристов столь же длинной фразе излагалась просьба «повергнуть к высочайшим стопам» просьбу вдовы «даровать поименованным выше крепостным людям свободу без оплаты сего акта гербовым сбором, а также иными видами казенного обложения и предоставить им право избрать род жизни, каковой пожелает, или перечислить в ведомство казенных крестьян».