Рут Гудман - Искусство провокации. Как толкали на преступления, пьянствовали и оправдывали разврат в Британии эпохи Возрождения

Еще хуже, чем «cuckold», был «wittol», мужчина, который сознательно помогал жене изменять ему

Рогоносец – «cuckold» мог ничего не знать и быть просто обманутым женой, но вот «wittol» точно знал, что происходит, и, возможно, даже служил жене сутенером. Формально этот термин был еще более оскорбительным и подразумевал еще более слабый характер: даже узнав, что на самом деле происходит, муж ничего не может с этим сделать, и ему приходится помогать и пособничать жене в этом нападении на свою мужественность. Он превратился в слугу, хотя должен был быть хозяином. Вслед за «wittol» шли такие слова, как «whoremonger», «whoremaster» и «bawd»: они описывали сутенера, который торговал другими женщинами в дополнение к своей жене (или вместо нее). Тем не менее «рогоносец» все равно оставался более разносторонним оскорблением: у него была бо́льшая вероятность достигнуть цели и вызвать у «жертвы» страх и беспокойство вне зависимости от того, насколько обвинение было правдивым. По самому определению слова вы точно знали, сутенер («wittol») вы или нет, а вот вопрос с «рогоносцем» полностью зависел от доверия.

Многословность считалась чисто женским недостатком, и одного вида перешептывающихся женщин (как на этой картинке) было достаточно, чтобы спровоцировать немалое беспокойство и неодобрение мужчин

С женским полом (пусть и не напрямую с половым поведением) связан также ряд оскорблений о женской речи. В ту пору было распространено мнение, что женщины говорят намного больше, чем необходимо. Мужскую речь обычно считали серьезной, важной и значимой, а вот женскую речь частенько изображали праздной, мелочной и избыточной. Женщины были «tattlers» («сплетницами»), слишком много болтали («wagged») языками, или, хуже того, были «scolds» («брюзгами»), чьи постоянные придирки делали жизнь мужей ужасными и действовали на нервы соседям. Эта тематика может оказаться для вас полезной, если вы хотите оскорбить женщину, уже явно слишком старую для того, чтобы обвинение во внебрачном сексе прозвучало убедительно. Любые намеки на слишком большой рот, например «frog mouthed» («лягушачий рот»), «flounder face» («лицо как у камбалы») или «long jawed» («длинная челюсть»), вызывали перед глазами непривлекательный образ лица, которое растянулось из-за излишней многословности, а также, по ассоциации, еще и образ старого, растянувшегося от «излишнего использования» влагалища. Подобные оскорбления были не настолько очевидными, как «шлюха», но все равно несли в себе определенный оттенок похотливости.

Было и еще одно практически чисто женское оскорбление: слово «witch» («ведьма»). Наша современная популярная культура уверяет нас, что в Англии XVI и XVII веков все только и делали, что доносили на своих соседок, обвиняя их в колдовстве, но на самом деле это слово не очень часто произносили вслух на публике. Когда историк Лора Гоуинг проанализировала язык оскорблений в консисторских судах Лондона, то обнаружила, что между 1572 и 1594 годами лишь в четырех процентах всех дел фигурировало слово «ведьма», а в 1606–1640 годах эта цифра еще сократилась и составила менее одного процента. В других районах страны наблюдается примерно такая же картина.

За слово «ведьма» с вас вполне могли потребовать возмещения ущерба, но вместе с тем возражать против него требовалось редко. Когда «ведьму» все-таки произносили вслух, обычно это делали в составе многоэтажного ругательства: например, «thou art a witch and a bitch» («ты ведьма и сука») или «blackmouthed witch and whore» («сквернословящая ведьма и шлюха»), – скорее усиливая общее впечатление, а не используя слово в качестве основного оскорбления. Судебные дела также подчеркивают тот факт, что даже случайно выкрикнув это слово в гневе, вы вполне можете быть осуждены за клевету, а обвиненная в колдовстве выйдет из зала суда с гордо поднятой головой. Иоанне Дед как раз требовался подобный результат после того, как одна из соседок обозвала ее ведьмой. Это слово явно оказалось эффективным: дошло до того, что два пекаря из Дивайзиса перестали пускать ее в свои лавки. Положение стало опасным, нельзя было исключать и дальнейшей эскалации событий. Так что она обратилась в местный суд и попросила выслушать обвинение; по сути, она открыла дело против самой себя, чтобы получить возможность публично и официально очистить свое доброе имя. К сожалению, мы не знаем, была ли наказана ее соседка за клевету, но, по крайней мере, имени Иоанны нет ни в одном списке осужденных за колдовство.