Виктор Поротников - Василий Буслаев

«Небось, к Руси несет их ветер-то, – с внезапной грустью подумал Василий, – а может, наоборот – с Руси».

Во фригидариуме людей было мало. Сюда долетал уличный шум.

– О чем задумался, Василий? – окликнул новгородца Архилох. – Пойдем, окунемся еще разок в теплом бассейне.

Поплескавшись в теплой воде, Феофилакт и Архилох показали Василию зал для атлетических упражнений.

– Ну-ка, витязь, покажи нам свою силу! – Архилох кивнул Василию на бронзовые гири.

Василий выбрал самую большую гирю и легко взял ее на грудь, потом без особых усилий выжал гирю десять раз.

– Вот это да! – восхитился Архилох. – В ней же три пуда!

– А потяжелее гиря есть? – спросил Василий.

– К сожалению, нет, – улыбнулся Феофилакт. – При такой богатырской силище, друг мой, тебе по плечу любые воинские подвиги! Ты рожден для славы, как древний герой Геркулес!

– Не слышал о таком, – промолвил Василий.

– О ком же ты слышал?

– О воителе Александре Македонском, о римском императоре Цезаре, о Константине Великом, – перечислил Василий. – Этот Геркулес был родом грек или римлянин?

– Геркулес был эллином, – ответил Феофилакт. – Я покажу тебе его статую.

Вечером того же дня состоялся у Василия серьезный разговор с его побратимами. Присутствовала при этом и Анфиска. А затеял этот разговор Фома.

– Вася, чего хочет от тебя этот горбоносый грек? – напрямик спросил Фома. – Не первый раз Архилох приходит за тобой.

– Архилох от меня ничего не хочет, – ответил Василий.

– Тогда что хотят от тебя те, кто посылает Архилоха сюда? – не унимался Фома. – Греки хитры! Гляди, Вася, опутают они тебя своими кознями.

– А им иными и нельзя быть, – сказал Василий. – Греки стоят промеж Азии и Европы. Тут поневоле коварству научишься.

– Что-то, друг сердечный, ты последнее время разговариваешь по-русски, а мыслишь как грек, – заметил Василию Потаня. – Поделился бы с нами думами своими. Что за недуг томит тебя?

– Да женщина у него на уме! – сердито воскликнула Анфиска. – Вот и весь его недуг!

Василий даже слегка вздрогнул от такой Анфискиной прозорливости, но живо овладел собой.

– Раз уж, други мои, завели мы этот разговор, скажу вам все начистоту, – заговорил Василий. – Мы ждем здесь ратей крестовых из Европы, а они, по слухам, все никак собраться не могут. Старые распри гнетут европейских королей и графов. Папа римский и тот примирить их никак не может. Один грек имовитый предлагает мне в ромейское войско вступить, мол, какая разница, под чьими знаменами с сарацинами сражаться. Император Мануил пребывает в давней вражде с неверными, хорошие воины ему надобны. Вот я и думаю… – Василий обвел взглядом побратимов. – Может, нам к ромеям в войско податься?

– Как платить обещают? – спросил Домаш. – И какие харчи?

Василий принялся было пересказывать Домашу все, что узнал о службе в ромейском войске от Феофилакта.

Однако Потаня перебил его:

– Погоди-ка! Эдак не годится, друг Василий. Взявши в рот дуду, на гуслях не играют. Мы давали обет поклониться Гробу Господню. И уж коль защищать Гроб Господень, то именно в Палестине. Речи твои, Вася, мне непонятны. И сам ты стал какой-то другой. Уж не подкупили ли тебя ромеи?

– Ты что, Потаня, белены объелся! – возмутился Василий. – Иль мало ты меня знаешь, что молвишь такое!

– А деньги, которые ты принес с собой? – спросил Потаня. – Откуда они у тебя?

– Эти деньги я на скачках выиграл, – ответил Василий. – Разве это зазорно?

– Лишние деньги никогда не в тягость, – промолвил Фома, – токмо как бы этими деньгами хитрые греки тебя с верного пути не сбили. Вот о чем речь-то, Вася.

– С латинянами ли, без них ли, но надоть нам к Иерусалиму подвигаться, – стоял на своем Потаня, – коль задержимся в Царьграде, то вовек отсюда не выберемся. Соблазнов тут много. В путь нужно двигать!

– Потаня прав, – заметила Анфиска. – Уходить нужно из Царьграда!

– Завтра поутру соберемся все вместе и сообща решим, – сказал Василий.

Дружинники, за исключением немногих, отказались наниматься на службу к ромеям. Кто-то из-за недоверия к грекам, кому-то отпущение грехов за выполнение обета было дороже ромейского злата, а иным бедность на родной стороне казалась милее здешней роскоши.

«Веди нас скорее до Иерусалима, – молвили дружинники Василию. – Исполним данный Господу обет, да и с Богом домой! Что нам ромейские дворцы, ежели наши березки краше всего на свете!»

Разочаровался Василий в соратниках своих, но вида не подал.