Виктор Поротников - Василий Буслаев

Степная конница смешалась. Вместе с убитыми всадниками наземь попадали несколько тяжко раненных лошадей, о них спотыкались кони, мчавшиеся следом. Сумятицы добавляли лошади, оставшиеся без седоков и носившиеся взад-вперед.

После третьего залпа лучников Василий сместил свой отряд немного в сторону, открыв взору нападающих степняков полыхающую траву. Пламя быстро расползалось, набирая силу. От струившегося кверху жара плыли очертания людей, лошадей и установленных на катках кораблей.

Половцы повернули назад. В этот миг их накрыл четвертый залп.

Анфиска, выглядывая из-за щита великана Пересметы, приметила одного сердитого степняка, что-то оравшего во все горло и хлеставшего плетью своих же соратников по спинам и головам. Под степняком был очень красивый серый в яблоках конь, который, как и его хозяин, скалил белые зубы и дыбился, сердясь, что прервали его стремительную скачку.

Анфиска подняла лук и прицелилась.

Тонко пропела спущенная тетива. Стрела насквозь пробила шею степняку. Он кувыркнулся из седла, а его горячий жеребец понесся с развевающейся гривой прямо в степь, обгоняя конных половцев и лошадей, оставшихся без наездников.

Сердце Анфиски забилось сильнее от дикой радости. Четыре стрелы она выпустила, но так и не заметила, угодила ли какая-нибудь из них в цель. И лишь пятая стрела у нее на глазах сразила того врага, в какого она и целилась.

Ноги сами понесли Анфиску к тому месту, где свалился с коня сраженный ею половчин.

Он лежал на спине, неловко подвернув под себя левую ногу, его правая рука по-прежнему сжимала плеть. Мертвые раскосые глаза глядели в небо, из открытого рта выбежала тонкая струйка крови.

Вот он – враг, убитый ею! Но вместо торжества в душу Анфиски закралась жалость.

К Чернавке подбежал Фома, схватил ее за руку и потащил за собой.

– Нашла чем любоваться! – процедил он сквозь зубы. – Поганые вон опять разворачиваются для нового натиска. Эти нехристи стреляют метко. Охнуть не успеешь, как получишь стрелу в глаз!

– Это я… я убила его! – запинаясь, лепетала Анфиска. – Пятой стрелой убила!

– Теперь плакать над ним, что ли! – ворчал Фома. – Не дело это, Анфиса, военный строй покидать.

Половецкая орда еще дважды накатывалась на караван и всякий раз с потерями отступала в степь. В промежутках между нападениями половцев еще десяток ладей смогли добраться до спасительной воды. Оставшиеся на катках насады защищать было уже гораздо легче.

Однако у степняков вдруг пропала охота к нападению. Они стали подбирать своих убитых и раненых, к которым уже подбиралось пламя разошедшегося по ковылям пожара. Половцы сели на коней и дружно поскакали к дальним холмам, возле которых Днепр делает излучину. Там тоже были пороги.

– Те пороги неопасные, – успокаивал ратников Яков Залешанин, – их и по воде миновать можно. Надо только глядеть в оба!

Насады шли быстро, держась цепочкой один за другим, и все повторяли маневры головной красной ладьи.

С греческих и генуэзских ладей доносились громкие песни. Купцы радовались удачному избавлению от половецкой опасности. Дальнейший путь уже не казался торговцам столь опасным. Совсем скоро должен был показаться остров Хортица, а через три дня пути от него будет днепровский лиман. Последняя долгая стоянка перед переходом через Русское море.

– Эй, молодцы! – крикнул своим ратникам Василий. – Чего скисли! Ну-ка, запевайте, чтоб иноземцы не думали, будто мы токмо из луков стрелять горазды! – И первым затянул разудалую песню.

Пролив, разъединяющий Азию и Европу, живущие здесь греки назвали Боспором, что означает «Коровий брод». Этим узким проливом можно попасть из Русского моря в Мраморное. Пропонтиду, по-гречески. На скалистом европейском берегу Пропонтиды широко раскинулся на семи холмах красивейший город мира – Константинополь.

Из всей буслаевской дружины в столице ромеев бывал только Яков Залешанин, и то всего один раз. Он-то и объяснял непонятные местные названия своим соратникам:

– В стародавние времена греки еще не строили христианских храмов, а приносили жертвы демонам языческим – то прекрасным, как цветущие юноши и девы, то уродливым, с мохнатыми козлиными ногами. Поклонялись греки и корове по кличке Ио, которую стерег стоглазый пастух Аргус. Он никогда не смыкал разом все свои глаза, но по очереди – один за другим. Все же Ио каким-то чудом удалось убежать и в этом месте перебраться из Европы на азиатский берег. С той поры и зовется сей пролив Коровьим бродом.