— Пойдите сами к Леону, поговорите с ним, уладьте, условьтесь, чтобы мы как можно скорее обручились. Устройте мое счастье!
— Твое счастье, сынок? Хорошо, хорошо! — сказала Ривка, мало что поняв из его слов.
— Да, мама, мое счастье! Вставайте, расшевеливайтесь, идите!
— Куда, сынок!
— Ведь я же говорю — к Леону.
— К Леону? Нет, никогда!
Готлиб, не понимая болезненного состояния матери, начал злиться, грозить, что руки на себя наложит, — и Ривка еще больше перепугалась.
— Ну хорошо, сынок, хорошо! Пойду с тобой, куда хочешь, только не делай с собой ничего! Прошу тебя, будь спокоен! Все сделаю для тебя, только будь спокоен!
И дрожащими руками она начала одеваться, но так неловко и нескладно, так долго примеряла, снимала и снова прилаживала платье, что Готлиб, который сгорал от нетерпения, вынужден был позвать служанку, чтобы та помогла ей одеться. Наконец они вышли.
Леон Гаммершляг в отличном расположении духа сидел в своем кабинете за письменным столом. Работа на новом заводе шла очень хорошо, и первая партия церезина не позднее чем через неделю будет готова к отправке за границу. Тогда будут деньги, можно будет продолжать производство церезина и закончить постройку дома, заброшенную в это горячее время. Счастье улыбалось Леону, — он чувствовал себя сильным и гордым, как никогда. В эту минуту послышался стук в дверь, и вошла Ривка, бледная, с погасшими, неподвижными глазами, медленной, почти сонной походкой. Леон никогда еще не видел ее такою. Необычайное это посещение и странный вид Ривки сильно удивили и немного смутили его.
— Прошу садиться, — сказал он в ответ на ее приветствие, произнесенное каким-то глухим, беззвучным голосом.
Ривка села и долгое время молчала. Молчал и Леон.
— Я к вам по одному делу, — сказала медленно Ривка, — хотя и не по своему, но все-таки…
— Очень рад буду служить, — ответил Леон.
— Вы сердитесь на меня, господин Леон? — спросила она вдруг.
— Но… Но, сударыня… Как вы можете…
— Нет, нет, я только спросила, чтобы вы случайно, в гневе, не захотели бы отказать мне в этом деле, смею сказать, очень важном, хотя и не для меня…
— Пожалуйста, пожалуйста… — буркнул Леон.
— Дело вот в чем. Вы, господин Леон, еще не оставили свою давнюю мысль соединить наших детей?
— Что поделаешь, пришлось оставить, хотя мне очень жаль. Но как же иначе, если ваш сын пропал?
— А если бы мой сын не пропал?
Леон пристально взглянул на нее и увидел нескрываемую тревогу ожидания на ее лице.
«Ага, — подумал он про себя, — вот оно как дело обернулось! У них, должно быть, что-то плохое случилось, и они теперь добиваются моей милости. Но погоди, я тебе отплачу за прежнее!» — и добавил вслух:
— Мне очень жаль, что и в этом случае я не мог бы… У меня теперь другие виды на мою дочь.
— Ну если так, то конечно. Я только думала… Разумеется, не для своей выгоды.
Ривка путалась. Очевидно, отказ Леона глубоко уколол ее.
— Но если бы… ваша дочь любила моего сына?
— Моя дочь — вашего сына? Это невозможно!
— Ну, ну, я не говорю, что это так, но, к примеру, если бы так было?
— Э, сказки, фантазия! Я имею другие виды и прошу не отнимать у меня времени подобными предположениями!
Леон отвернулся. Он рад был, что может отплатить Ривке за обиду, и совсем не думал о возможности того, о чем она сказала.
В эту минуту послышался тяжелый стук шагов в коридоре, и в кабинет влетел запыхавшийся, разгоряченный, распаренный надсмотрщик Леона из Борислава. Леон, увидя его, вскочил:
— Это еще что? Вы зачем?
— Хозяин, несчастье!
— Какое?
— Рабочие сговорились и не хотят работать.
— Не хотят работать? Это почему?
— Говорят, мало им платим.
— Этого не может быть! Ты пьян, что ли?
— Нет, хозяин, это так! Я пришел к вам за советом, что делать?
— В шахтах только не работают или и на заводе?
— И на заводе.
— Gott über die Welt! Вот несчастье! Что делать? Работа на заводе должна продолжаться во что бы то ни стало! Слушай, Шлема, беги на базар, созови там рабочих и веди в Борислав, я сам тоже иду.
И они выбежали, не обращая внимания на Ривку. Она слышала их разговор и усмехнулась после их ухода.
— Вот это хорошо, вот это хорошо! — шептала она. — Так вам и надо! Кабы не дураки были да взбунтовались и побросали бы вас всех до одного в эти колодцы! Смотрите, какой! Не хочет теперь, отказывает! Мой бедный Готлиб! Что он на это скажет? Он готов наделать себе беды. Впрочем, так ему и надо: пускай бы не водился с такою, пускай бы искал себе бедную, добрую… Но что я ему скажу? Он такой быстрый, как искра! Нет, я не скажу ему правды, пускай будет что будет!
Читать дальше