Иван Франко - Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

«Чувствую — недолго мне существовать. Скоро швы полопаются, шерсть вылезет, вон и кожа кое-где уже начинает трескаться. Что тогда делать моему бедному хозяину? Знаю, давно уже его самое горячее желание — разжиться на новый кожух, но как далеко до осуществления этого желания! С той поры как помещик лес вырубил, нет заработка извозом в зимнюю пору. Овец не держит, а что за зиму руками заработает, того едва хватает на кой-какую обувку да на подать. До кожуха ли тут? А без кожуха зимой — как без рук! Ох, тяжка ты, мужицкая доля!»

Однажды произошла небольшая перемена в распорядке кожуховой службы.

Утро прошло как обычно.

Кожух отвел хлопца в школу, как вдруг прибежал его хозяин, отец хлопца, в легкой холщовой рубахе. Прибежал в школу, учителя еще не было, и, дыша на пальцы, торопливо сказал сыну:

— Юруня, дай-ка мне кожух! Пан помещик прислал за мной, велит мне ехать с его телегами в лес.

— Ой, а как же я вернусь из школы без кожуха? — спросил малыш, почесывая затылок.

— Возьми, сынок, ноги на плечи да беги побыстрее, согреешься, ничего с тобой не станется, — ответил отец, надевая кожух. — А может, бог даст, в усадьбе у пана найду работу получше, на второй кожух разживемся, — добавил он, чтобы утешить озабоченного мальчугана.

И тогда кожух целый день не слезал с плеч хозяина. Когда же вечером оба воротились домой, рукава кожуха были в трех местах порваны, и хозяин ворчал, недовольный тем, что эконом мало заплатил за работу и даже не сказал приходить на другой день.

Но горшую беду застали дома. Юрко лежал больной. Горячка пожирала мальчугана, он в беспамятстве стонал и все твердил запекшимися губами: «В боку мне колет, ой, колет!..»

С того дня переменилась судьба кожуха. Малыш не ходил в школу. Чего только ни делали, как ворожили, шептали и плакали над ним родичи, — не умею передать. Довольно сказать, что, пролежав недели две, Юрко поправился. Крепка мужицкая натура! Прошла горячка, унялся кашель, не кололо в боку, осталась только слабость. Мальчик рвался в школу, но мать, видя такое состояние, не пускала его.

И вот однажды, как раз когда вся семья сидела вокруг миски затирухи, а кожух висел на колышке, дверь отворилась, и вошла в хату пресветлая власть общественная: десятский и выборный {140} .

— Слава Иисусу, — сказали, войдя.

— Навеки богу слава! — ответил хозяин, вставая из-за стола.

— Время обеденное, — сказала хозяйка.

— С богом святым, да благословит господь, — ответила общественная власть.

С минуту в хате стояло молчание.

— Прошу, садитесь, — пригласил хозяин. Власть села на лавку.

— Зачем, панове, пожаловали к нам? — спросил хозяин.

— Да мы это, кум Иван, не сами по себе, — ответил, почесывая затылок, выборный. — Это пан староста нас прислал.

— Что ж там еще случилось? — охнул хозяин. — Ведь повинность я справил.

— Да тут повинность ни при чем, — сказал десятский. — Вот хлопца вы в школу не посылаете. Пан учитель представил за это к штрафу. Придется гульден уплатить.

— Гульден? Господи! — воскликнул Иван. — Да ведь хлопец был болен!

— Кто же знал? Почему учителю не сказали?

— Господи боже! До того ли тут было? — сказал Иван.

— Ну, а мы в этом тоже неповинны. Нам приказано взыскать с вас штраф, гульден.

— Хоть меня режьте, хоть пятки каленым железом жгите, а во всем моем хозяйстве гульдена наличными не найдется!

— Это нас не касается, куманек, — ответили выборный и десятский. — Мы, кум, люди подневольные: что нам прикажут, должны выполнять. Если нет денег, приказано взять, что найдем. Вот кожух!..

— Кум, этот кожух — наше единственное добро! — завопил хозяин как ошпаренный. — Без него нам не в чем из хаты выглянуть в этакий мороз!

Но напрасны были все мольбы. Кожух был уже в руках десятского, и тот, оглядев его, сказал, кивая головой:

— Ну, два-три гульдена он еще стоит!

— Не бойтесь, кум, — успокаивал выборный. — Кожух ваш не пропадет. Отнесем его Юдке. Нынче принесете гульден, нынче же вам и кожух вернут.

— Да побойтесь бога, кум! — молил Иван. — Откуда я возьму гульден? А без кожуха зимой и вовсе не заработаешь!

— А нам какое дело? Берите где хотите! Нам строгий приказ дан.

— Кожух-то сырой! — стонала хозяйка, ломая руки. — Если б еще Юдка его просушил, прежде чем кинуть в чулан.

Но власть уже не слышала этих слов. Десятский, взяв кожух под мышку и не попрощавшись, вышел из хаты. Вышел за ним выборный. Оставшиеся в хате после выноса кожуха испытали такое чувство, как будто было вынесено тело самого близкого из семьи. С минуту сидели как пришибленные, и только затем, словно по команде, женщины громко зарыдали, мальчик стал утирать слезы рукавом, а сам хозяин сидел у окна, понурив голову, и следил за властью, которая ни с того ни с сего налетела как вихрь и унесла именно то, без чего вся семья сразу стала вдвое беднее и совсем беспомощной.