Шарль Лоран - Шпион Наполеона. Сын Наполеона [Исторические повести]

После этих слов Родек повернулся, и Мюрат услышал, как снова раздался странный призыв, на который уже Ганс однажды пришел. Ребенок был недалеко и снова явился немедленно.

Тогда старик жестом, простота которого достигала величия, взял у мальчика кошелек и положил перед Мюратом на стол, говоря:

— Прошу вас поберечь это, генерал! Решительно, я все еще остался немного шуаном, чтобы допустить себя прикоснуться к золоту «голубых».

Он поклонился и вышел. Удивленный Ганс прислонился к косяку двери. Он увидел старого Родека, всегда тихого, доброго, молчаливого и мягкого, разговаривающим так гордо с начальником армии. Хотя он ничего не слышал, что говорилось перед его приходом, но он понял, что скромный крестьянин строго говорил с человеком, перед которым дрожало столько людей. Он видел, что после ухода старика Мюрат остался сидеть с поникшей головой…

Принц оставался неподвижен. В самом деле ему казалось, что он снова переживает все перипетии ужасного происшествия, вызванного неожиданно. Он вспомнил, как год тому назад ему принесли приказ о смертной казни герцога Ангиенского, который он должен был подписать. «Нет, нет! Я не хочу видеть этой крови на шитье моего мундира!..» Затем была ужасная сцена с Наполеоном, выслушавшим холодно и высокомерно его отказ и возражения, на которые последний ответил сурово: «Хорошо».

И принц продолжал раздумывать о том, что в начале кампании, которую все считали славной, рок привел его в убежище жертвы… Это было как черное предсказание, кидающее тень на будущее.

Он поднял голову и увидел бледного ребенка, смотревшего на него. Его мысли переменились.

— Кто ты, малютка? — спросил он, стараясь смягчить свой голос. — Разве ты живешь в этом доме?..

— Я здесь с сегодняшнего утра. Раньше мой друг Франц приезжал к нам в Страсбург, а затем вы к нам приходили, я ведь вас хорошо узнал, полноте!

— Меня? Ты уверен?..

— Да, я уверен!.. Это было не так давно!..

— Ты хочешь сказать, что видел меня на улице верхом, не правда ли?

— О, нет! Вы были пешком, совсем один и не были так красиво одеты.

— Полно! Приблизься и расскажи-ка мне немножко.

Ганс подошел спокойно, пожирая глазами его вышивки, кресты и шпагу, которую он мог потрогать. Он доверчиво прижался к коленям Мюрата, смотря прямо ему в глаза и не смущаясь теперь его величественной фигуры. Затем он наклонил голову и тихонько, украдкой стал поглаживать кончиками пальцев висящий золотой шнурок темляка.

— Где же ты видел меня? Скажи теперь.

— У нас! Мама Берта была с вами, когда мы с Лизбетой вернулись. У нее был такой печальный вид, но, когда вы уходили, то сказали что-то доставившее ей удовольствие. Тогда я увидел, что вы не злой.

— А, угадал!.. Улица Де-ла-Месанж, не правда ли? Тому два дня? Да, да, я вспоминаю. А где же теперь твой отец?

— Не знаю… Я никогда не знаю!..

— А твоя мать?

— Она здесь, с нами.

— Как, здесь? Эти комнаты занимала она?

— Да, Франц перевел нас наверх, узнав, что вы приедете.

При звуке детских слов душа воина мало-помалу освободилась от печальных мыслей, только что ее омрачивших. Затем в его воображении предстало красивое лицо и изящный силуэт женщины, которую он нашел в скромной лавочке. Теперь он, сияющий силой и славой, встретит снова ее и даже будет встречать мимоходом в своих разъездах в глазах неприятеля. Все это облегчило атмосферу, и черные тучи прошедшего унеслись высоко к звездам.

Впрочем, правда, что он был в тот вечер очень добр к этой красивой женщине, испуганной шпионом Шульмейстером, и он с самодовольством вспомнил об этом. Но и эта маленькая лавочница тоже была очаровательна! Возможно ли, чтобы она принадлежала подобному грубому мужику!..

Теперь Мюрат смеялся себе в усы, барабаня пальцами по плечу ребенка. Провались, черные мысли, при подобном соседстве! И солдатское фатовство победителя дошло до мысли: «Когда найдется другой подобный случай?».

Движение на улице, шум сабель, задетых за порог, и несколько грубых, отрывочных слов, достигших его уха, заставили Мюрата поднять голову.

— Останься там, — сказал он Гансу, указывая на один из углов комнаты.

Вошло четверо офицеров: один драгунский, другой гусарский полковники и два капитана.

Они молча ожидали вопросов начальника. Затем на безмолвный вопрос в глазах Мюрата оба полковника последовательно отвечали, что видели и что знали. Этот словесный рапорт не содержал, по правде, ничего интересного и нового, чего не видели бы ежедневно на войне. Однако Мюрат не забывал специальной роли, которая ему предстояла в этом прологе кампании. Он настаивал, чтобы узнать малейшие детали демонстрации, сделанной обоими полками при входе в дефиле…