Он встал, и мальчики учтиво попрощались с ним. Я думал, он еще раз взглянет на меня. Но он ушел, удалился в свои покои в другом крыле дворца.
* * *
На следующий день во дворец вернулся Пелей, и я предстал перед ним в его тронной зале, дымной, с запахом тиса от горящих в очаге дров. Я преклонил колена и приветствовал его, получив в ответ милостивую улыбку. — Патрокл, — назвался я в ответ на его вопрос. Я почти привык к нелепости моего имени при том, что у меня больше не было отца. Пелей кивнул. Он показался мне старым, сгорбленным, а ведь ему было не больше пятидесяти, как и моему отцу. Он не походил на человека, покорившего богиню и породившего такого сына как Ахилл.
— Ты здесь потому, что убил мальчика. Тебе это понятно?
Такова жестокость взрослых. Тебе это понятно?
— Да, — отвечал я ему. Я мог бы рассказать ему много больше, о снах, оставлявших меня одурманеным, с покрасневшими глазами, о том, как крик застревал у меня в горле и царапал изнутри, когда я пытался сдержать его, о том, как звезды плыли и плыли сквозь ночь над моими бессонными глазами.
— В таком случае, добро пожаловать. Ты все еще можешь стать хорошим человеком, — так он, видимо, пытался успокоить меня.
* * *
Чуть позже в тот же день, возможно от царя, а возможно, от подслушивавших слуг, мальчикам стало известна причина моего изгнания. Этого следовало ожидать. Я много раз слышал, как они сплетничали; слухи были тут единственной разменной монетой. И все же меня застало врасплох то, как все вокруг меня изменились — страх и любопытство отражались на лицах, когда я проходил мимо. Теперь даже самый отчаянный бормотал молитвы, минуя меня — неудачей можно заразиться, а Эринии, шипящие духи возмездия, бывали неразборчивы. Мальчишки наблюдали с безопасного расстояния, заинтригованные. Как ты думаешь, они станут пить его кровь?
От их шепота я давился, словно еда у меня во рту превращалась в прах. Я отталкивал тарелку и бросался прочь, в поисках укромного уголка, где меня не потревожат, где разве что слуги проходят мимо. Мой маленький мирок еще уменьшился — до трещинок в полу и завитушек орнамента стен. Они мягко поскрипывали, когда я обводил их пальцем.
* * *
— Я услышал, что ты тут, — голос, чистый как ручьи талой воды.
Он заставил меня вздрогнуть. Я сидел в кладовой, прижав колени к груди, между кувшинами оливкового масла. Я воображал себя рыбой, серебрящейся под солнцем, когда она выпрыгивает из моря. Тут волны морские исчезли, и вокруг меня снова были кувшины с маслом и мешки с зерном.
Ахилл стоял надо мной. Лицо серьезно, а зелень глаза показалась бездонной, пока он разглядывал меня. Я виновато вскочил. Меня тут не должно было быть, и я это знал.
— Я тебя искал, — сказал он. Прозвучало это очень просто, без скрытых намеков. — Ты не присутствовал на утренних занятиях.
Я покраснел. Кроме чувства вины, во мне тяжелела ярость. Он вправе был уличить меня, но за это я его ненавидел.
— Откуда ты узнал? Тебя там не было.
— Наставник заметил и сказал моему отцу.
— А отец послал тебя, — мне хотелось, чтобы он ощутил, как гадка его роль осведомителя.
— Нет, я сам пришел, — голос Ахилла был холоден, но его челюсти отяжелели, совсем чуть-чуть. — Я подслушал их разговор. Пришел посмотреть, не болен ли ты.
Я не ответил. Несколько мгновений он словно изучал меня.
— Мой отец обдумывает, как тебя наказать, — сказал он.
Мы знали, что это значило. Наказание было телесным и обычно публичным. Царевичей не пороли, но я-то больше не был царевичем.
— Ты вовсе не болен, — сказал он.
— Не болен, — вяло ответил я.
— Так что этим оправдаться не выйдет.
— Что? — от страха я не сразу понял, что он имел в виду.
— Оправдаться, где ты был, — терпеливо объяснил он. — Чтоб не наказывали. Что ты будешь говорить?
— Не знаю.
— Ты должен как-то оправдаться.
Его настойчивость привела меня в ярость. — Ты же царевич, — бросил я.
Это его удивило. Он чуть наклонил голову, как любопытная птица. — И что?
— Поговори с отцом, скажи, что я был с тобой. Тогда он простит, — сказал я, увереннее, чем чувствовал на деле. Если бы я заступался за другого мальчика перед своим отцом, тот наоборот выпорол бы за такое. Но я не был Ахиллом.
Легкая складка пролегла на его переносье. — Я не люблю лгать, — сказал он.
Это была та бесхитростность, над которой насмехаются другие ребята; в ней обычно не признаешься, даже если обладаешь ею.
— Тогда возьми меня на свои занятия, — сказал я. — Вот и лгать не придется.
Читать дальше