Борис Павленок - Преданный и проданный

Императрица приехала в седьмом часу... Потёмкин принял её из кареты. Кто-то по ошибке принял за императрицын другой экипаж и крикнул «ура!». Народ поддержал и кинулся к лавкам с питьём и закусками... Въезд императрицы задержался на четверть часа. Екатерина присела на приготовленную для неё в большой зале эстраду, и начался балет знаменитого тогдашнего балетмейстера Пика. В балете участвовали двадцать четыре пары из знатнейших фамилий — на подбор красавицы и красавцы. Все они были в белых атласных костюмах, украшенных бриллиантами, которых было на десять миллионов рублей...

Стало смеркаться, и Потёмкин пригласил императрицу со всею высочайшей фамилией в театр, устроенный в одной из больших зал... Когда занавес поднялся, на сцене появилось лучезарное солнце, в средине которого в зелёных лаврах сияло вензелевое имя Екатерины II. Поселяне и поселянки, воздевая к солнцу руки, выражали движениями свои благоговейные и признательные к нему чувствования...

Дворец освещён был ста сорока тысячами лампад и двадцатью тысячами восковых свеч. Он был буквально залит светом, всюду отражавшимся в бесчисленных зеркалах (Потёмкин свёз их 30 тысяч со всего Петербурга), всюду дробившимся в хрустале и драгоценных украшениях...

Прошли в зимний сад. Там заливались на все голоса соловьи и другие птицы, курились тонкие ароматы, картинно рисовались на зелени трав и деревьев колоссальные искусственные цветы и плоды. На зеркальной, украшенной хрусталём пирамиде... сверкало бриллиантовыми литерами имя Екатерины, и от этого имени исходило во все стороны сияние... Когда императрица с своею свитою подходила к храму, на ступенях его Потёмкин упал на колени перед изображением государыни и благодарил её за все благодеяния. Екатерина ласково подняла его и поцеловала в лоб.

По возвращении высочайших особ в залу начался бал. Он открылся польским «Гром победы раздавайся» с трескотнёй литавр, пением и пушечными выстрелами...

В двенадцатом часу начался ужин... Стол, за которым кушала императрица с наследником престола и его супругой, находился на том самом месте, где стоял оркестр. Сервиз на этом столе был золотой, и Потёмкин сам прислуживал Екатерине, пока она не попросила его сесть...

После ужина бал продолжался до самого утра, но императрица с высочайшею фамилиею уехала в исходе второго... Когда она уже выходила из залы, с хор, закрытых стеклянными сосудами, сиявшими ярким огнём, послышалось нежное пение с тихим звуком органов. Пели итальянскую кантату, слова которой были следующие:

«Царство здесь удовольствий, владычество щедрот твоих; здесь вода, земля и воздух — дышит всё твоей душой. Лишь твоим я благом и живу, и счастлив. Что в богатстве и почестях, что в великости людей, если мысль тебя не видеть — дух ввергает в ужас? Стой, не лети ты, время, и благ наших нас не лишай! Жизнь наша — путь печалей, пусть же в ней цветут розы».

Екатерина обернулась к провожавшему её Потёмкину и объявила своё живейшее удовольствие и признательность за прекрасный праздник. Потёмкин упал перед императрицей на колени, схватил её руку и прижал её к губам своим. Он был глубоко тронут, он плакал. На глазах Екатерины показались тоже слёзы... Автор фельетона, как назывались в ту пору подобные публикации «Москвитянина» не упоминает, где в тот момент находился Платон Зубов. Уж наверное, где-то рядом. Смотрел и злорадствовал: у него-то было нечто более дорогое для императрицы, чем золото, истраченное Потёмкиным на эту «потёмкинскую деревню», и россыпи бриллиантов...

Он вскоре уехал из Петербурга, забрав из пансиона Потёмочку. Кони мчали их по Московской дороге. Ранним утром, остановив карету в тени высокого холма, приказал:

— Ждите меня здесь.

— Я с вами, батюшка, — попросила Лиза. Он взял её ручонку в свою и сказал:

— Только помолчи, ладно?

Она кивнула.

Поднялись на холм, и перед ними отворилась Русь — безбрежные просторы, укрытые ковром весенних трав, серебряные росные отсветы над синевой холмов, берёзовые рощи, опушённые кружевами листвы, тёмные боры. Солнце вот-вот должно было выглянуть из-за горизонта. Над синим окоёмом блеснула золотая искра. Потёмкин стал на колени и прикрыл глаза. Девочка опустилась рядом.

— Слушай, — шепнул он и напрягся, глядя на восток.

Грозный рокот колокола пришёл с той стороны.

— Успенский... — прошептал Потёмкин. Глухой стон донёсся с севера.

— Сергий отозвался...

И, почти накладываясь на него, с правой стороны послышалось, сотрясая тишь, гудение низкое, глухое, будто вздохнула земля нутром.