Борис Павленок - Преданный и проданный

— Война с турками?

— В союзе с Австрией.

— Освобождение Балкан?

— Ваше здоровье, капрал... — Они выпили.

— Господа, у нас конференция или бал? — воскликнула Екатерина. — Музыку! — Заиграл оркестр, Екатерина пригласила Потёмкина. Обняв, шепнула: — Сегодня твой триумф, папа.

Он нежно, сколь дозволено приличием в танце, прижал её к себе.

— Как там моя Потёмочка?

— Уже танцует. Почему твоя, а не моя?

— Ежели б парень, наследник.

— Престола? — спросила она лукаво.

— Мы же обвенчаны...

— Не воспаряйте, князь. У претендентов в России горькая судьба. Пусть уж лучше Потёмочка...

— И то верно.

— А что Маттея я не вижу?

— Он на полпути в Неаполь, — усмехнулся Потёмкин. — Ещё бы куда Мамонова сегодня услать.

— Отправлю на судах порядок проверить, — лукаво улыбнулась она.

Он закружил, завертел её под музыку и залпы фейерверков в звёздном южном небе.

Они ехали как в лучшие времена — вдвоём. Лишь вдалеке, то тут, то там, маячили фигуры конвойных, в степи далеко видно. Екатерина пустила коня в галоп.

— Догоняй!

Потёмкин не без труда нагнал резвящуюся царицу, обнял, не сходя с коня, она прижалась, ласково тронула всё ещё густую овчину волос:

— Ты сильно изменился, Гриша.

— Постарел?

— Стал жёстче и суровей.

— Тоскую, Катя... К тебе хочу, в Россию... Края тут неласковые...

— За чем же дело стало, отзову.

— Нет уж, тут судьба моя... — Он посмотрел туда, где пробивалась полоска зари. — Хочешь посмотреть нечто?

— Хочу.

Пришпорили коней, объехали один холм, второй и остановились пред третьей горушкой. Она стояла, трепеща огоньками-светлячками.

— Что это? — удивлённо спросила Екатерина.

— Курган славы и скорби.

Потихоньку стали подниматься. Склоны были засажены молодыми топольками, возле каждого — свеча. Дорога вела к небольшой капличке с маковкой-луковкой купола. Потёмкин спешился, помог сойти Екатерине. Открыл ключом дверцу, запалил свечи. Внутри был сооружён небольшой алтарь, стены расписаны ликами святых.

— Сам расписал?

— Сам. В память о смоленцах, рязанцах, владимирцах, псковичах, нижегородцах, вятичах... о всех русских, кто смерть нашёл на южных рубежах России. Сколь их тыщ — не знаю. Солдаты, крестьяне, работные люди. Это мной убиенные, Катя. Я их позвал, я привёл, я не оберёг. Сегодня, в дни торжеств наших, велел сделать праздник им, их душам... Помолимся, Катя.

Потёмкин стал на колени, зашептал слова молитвы, Екатерина опустилась рядом. Их молитвенный шёпот вознёсся к ликам святых. Когда встали, она тронула рукой щёку Григория.

— Не казнись, Гриша, на всё воля Божия... Не твой грех, во славу России. Где власть, там и смерть.

Коротко взвизгнула стрела и, жёстко царапнув по штукатурке, упала к их ногам. Потёмкин, оттолкнув Екатерину вглубь, выхватил пистолет, выстрелил в окошечко-амбразуру вслед тёмной фигуре, скатившейся с кургана.

— Ля-или-алла-бисмилля!.. — донёсся тонкий голос.

— Таково гостеприимство, — невесело усмехнулась Екатерина.

— Здесь край земли крымской, гостеприимство татар кончается...

Князь Радзивилл, виленский воевода, один из крупнейших магнатов Речи Посполитой, завтракал в постели. Будучи мужчиной дородным — не менее десяти пудов весом, он и завтракать любил обстоятельно — на специальной столешнице, водружённой поперёк постели пана, стоял поднос с окороком, высилась бутыль вина, рядом — полхлеба крупными ломтями.

С удовольствием отхлебнув из куфеля и утерев сочные губы тыльной стороной ладони, князь говорил Михаилу Доманскому, стоявшему возле постели:

— Не, не, пане коханку Михал, с меня хватит гоняться за этой паночкой пенькной, пора до дому... Пока мы с тобой тут пируем да жируем, тот шустрый прусский евнух Фриц и его родичка, блудница Катерина Польшу от так располовинят. — Радзивилл отпластовал половину окорока.

— А как же посольство к султану? — сумрачно глядя, как князь насаживает на нож добрый кусок мяса, спросил Доманский.

— И султана к чертям свинячьим, — беспечно махнул рукой Радзивилл. — С него зараз нема толку, война с москалями началась без нашей помощи. — Бритая голова воеводы и отвислые щёки лоснились, выпученные глаза плотоядно сверкали, он мощно работал челюстями, пережёвывая окорок.

Но Доманский не отступал:

— В самый раз, проше пана, подослать княжну падишаху. Явление наследницы престола вызвало бы упадок духа среди москалей, а Европу направило бы супротив Екатерины... Сирот жалеют.