Юрий Устин - Лабиринты свободы

— Насколько я знаю, — не сразу ответил Немцевич, — жив, хотя от полученных ран не особенно здоров. После гибели Юзефа Понятовского под Лейпцигом он возглавил польские войска и был верен Наполеону вплоть до его отречения.

Немцевич сделал паузу, отпил глоток вина и продолжил:

— Он, как и Томаш Вавржецкий, служит Царству Польскому, имеет чин генерал-аншефа польской кавалерии и заседает в сенате [56] Домбровский не долго был сенатором: в 1816 году он вышел в отставку по болезни, а 6 июня 1818 года умер в своём имении Винной Гуре под Познанью. .

— А Вавржецкий? Кем он служит?

— О! Он стал министром юстиции и получил пожизненно титул воеводы.

— Да. Неплохо все устроились, — усмехнулся по-доброму Костюшко.

В душе он был даже рад тому, что его генералы «нашли себя», не испытывают жизненных трудностей и как могут, служат своей родине.

— Но лучше всех определился Зайончек, — продолжил Немцевич свой рассказ о бывших соратниках. — Он назначен императором Александром Павловичем наместником Царства Польского, чем очень огорчил Адама Чарторыского, который метил на это место.

Костюшко при этом даже засмеялся, представив, какое лицо было у этого потомка известных магнатов, когда он узнал об этом назначении.

— Тадеуш, скажи мне, ты не жалеешь, что они там, — Немцевич кивнул в сторону востока, — а ты здесь, в Салюрне?

Костюшко ждал подобного вопроса и честно ответил:

— Я ни о чём не жалею в этой жизни. Я прожил её так, что хватило бы на две судьбы для двоих, а Бог мне отмерил всё одному. Третьей мне уже не надо.

На этом оба друга замолчали и некоторое время просто сидели и смотрели на пылающий в камине огонь, думая каждый о своём.

Они оба постарели, но старались казаться бодрее, чем чувствовали себя на самом деле. За прошедшее время, пока они не виделись и не общались, каждый жил своей жизнью, и теперь оба подводили итоги.

— Почему ты решил всё-таки вернуться из Америки? — вдруг спросил Костюшко.

Немцевич перевёл взгляд от огня и внимательно посмотрел на товарища. Отпив из бокала ещё глоток вина, он неохотно ответил:

— Понимаешь, в какой-то момент я осознал, что, написав биографию Вашингтона и приняв подданство Соединённых Штатов, я так и не смог воспринять эту страну как свою родину, — искренне пояснил Немцевич свои переживания, а потом добавил: — Есть ещё одна причина: то, что я написал в Соединённых Штатах за эти годы, там никто читать не будет. Это им не интересно.

— Но ты же прожил там столько лет! — удивился Костюшко. — У тебя жена американка.

— Ты не поверишь, Тадеуш, но я всё равно не привык к той жизни, и меня потянуло в родные места. — Немцевич невесело усмехнулся. — Ностальгия по родине замучила. Старею, наверно.

— И когда собираешься уехать из Салюрна? — после очередной паузы спросил Костюшко, и в его вопросе Немцевич услышал нотки озабоченности и какого-то беспокойства. Костюшко очень хотелось, чтобы Немцевич погостил подольше, но его надежды не оправдались.

— Через пару дней. Хочу ещё побывать в Париже. Думаю, я поживу там пару недель, а потом вернусь в Варшаву, — поделился своими планами Немцевич. Заметив, как помрачнел его товарищ, он добавил: — Хотя я ещё не решил: может, задержусь в этом уютном городке, подышу воздухом Швейцарии. Ну а ты за это время почитаешь, что я написал, — и Немцевич положил перед Костюшко стопку своих рукописей, которые до этого момента держал при себе.

Костюшко прищурился и прочитал: «Spiewy historyczne». Улыбнувшись, он подлил себе и Немцевичу вина и поднял бокал.

— За твоё возвращение на родину! — провозгласил Костюшко тост, и друзья отпили ещё по глотку.

небольшом камине в небольшой комнате ярко пылал огонь. Однако Наполеон, сидя рядом с огнём, долго не мог согреться после прогулки, которую он совершал ежедневно вдоль побережья моря. Его ноги никак не могли согреться даже тогда, когда на них легла его любимица, собака Диманш.

«Проклятый остров! — ругался про себя Наполеон. — Его сырой климат угробит меня».

Бывший император Франции действительно чувствовал себя с каждым днём всё хуже: у него стала болеть печень, появилась отёчность в ногах. И дело было не только в сыром климате острова Святой Елены, куда его сослали подальше от Европы и её проблем. Хуже всего Наполеон чувствовал себя от одиночества, от резкого изменения обстановки и окружающего его мира.

Ещё совсем недавно императору Франции рукоплескал весь высший свет во всех странах, завоёванных его непобедимой армией. Он принимал послов, составлял планы очередных военных кампаний, подписывал законы и вершил судьбы народов. А сейчас этот человек сидел в одиночестве в кресле у камина на каком-то острове в Атлантическом океане и с тоской вспоминал прошедшие годы. И только верная и преданная собака смотрела ему в глаза, как будто пыталась успокоить и ободрить.