Фаддей Булгарин - Димитрий Самозванец [litres]

— Простите, государь, что угощаю тебя пищей скудною. Мы, русские, в походах не берем с собою лишнего и запасаемся только тем, что может долго сохраняться.

— На войне пища дело последнее, — сказал Лжедимитрий. — Было б чем утолить голод. Есть ли довольно запасов у простых воинов?

— Государь! — сказал Басманов, — каждый город и каждая область, высылая на войну ратников, должны пещись о их продовольствии. Иноземцы же, черкесы и татары, получают кормы из казны государевой. Наши, русские, неприхотливы, и простые воины довольны, когда имеют сухари, кашицу и любимое свое толокно. Если достанется им в праздник по чарке вина и перепадет в котел кусок ветчинного сала, то это для них пир [318]. Должно сказать тебе, государь, что запасы войска уже истощаются, и надобно будет придумать средства к продовольствию. Я опасаюсь, чтоб в нынешних обстоятельствах города не отказались кормить войско.

— На что мне столько народу? — возразил Лжедимитрий. — Завтра же распущу половину ратников по домам. — Ты, Петр Федорович, выбери стрельцов, боярских детей и жильцов надежнейших, чтоб идти с нами в Москву. Я пришел не воевать с Россиею, но царствовать миром и любовью. Годуновы мне не страшны, я надеюсь, что Господь Бог просветит Москву и что она сдастся без кровопролития. Всех верных донцов и моих запорожцев беру с собою на пир, прочих размести по городам и распусти по домам.

Лжедимитрий был весел, ласково разговаривал с боярами и охотно опорожнял кубки с медом. Приметив, что Бучинский и Меховецкий смотрят на него с удивлением, Лжедимитрий сказал:

— Вы никогда не видали, чтоб я пил столько: в бедствиях и опасностях я не думал о сладостях жизни. Но теперь, окруженный верными моими друзьями, которые дали мне несомненные доказательства своей преданности, возвратив похищенное у меня царство, я хочу жить весело и наслаждаться жизнью. Мне предлежит много трудов и забот в государственном управлении; неужели земные блага воспрещены венценосцу? Пейте, друзья, здоровье русских и польских моих приятелей! — Лжедимитрий выпил полный кубок и передал Басманову. Все собеседники развеселились. Русские удивлялись ласковости Лжедимитрия и едва могли привыкнуть к той непринужденности в обращении с царем, к которой он возбуждал их. Память обрядов за царскою трапезой удерживала их в пределах почтительности, но поляки пили и шумели, как на частном пиру, не обращая внимания на своего царя-союзника. Басманов, подошед к Лжедимитрию, сказал:

— Не угодно ли, государь, повеселиться русскою нашею забавой, песнями? Мои песенники споют тебе песню, которая сложена была для отца твоего после взятия Казани. Покойный родитель твой любил слушать эту песню, припоминавшую ему славную его юность.

— Очень рад! — отвечал Лжедимитрий. — Мои польские гости также охотно послушают. Вели спеть!

Вдруг поднялась одна сторона палатки. Отборные стрельцы в новых кафтанах стояли в кружку с бубнами, ложками и рожками. Запевала махнул рукою, и песенники запели: