Алан Савадж - Повелительница львов

— Насколько он преуспел в искусстве верховой езды?

— Его светлость — превосходный наездник.

— Во многих ли турнирах принимает он участие?

Смущение графа стало ещё более очевидным.

— Его светлость — очень учёный человек, — сказал он.

— Часто ли он выезжает на охоту? Здесь, во Франции, если позволяет погода, мы охотимся каждый день.

— Его светлость — очень набожный человек.

Поразмыслив над этими словами, я задала жизненно важный для меня вопрос.

— Смогу ли я полюбить его, милорд, так же сильно, как?.. — Я прикусила язык и залилась румянцем, осознав, что чуть было не проговорилась.

Суффолк был не из тех людей, что упускают возможность обрести, преимущество, пусть самое незначительное.

— Так же сильно, как... кого, ваша светлость?

— Есть много мужчин, которых я могла бы полюбить, милорд, — сказала я, — если таковы предначертания судьбы.

Граф быстро оглянулся, чтобы удостовериться, одни ли мы, и поцеловал мои пальцы.

— Милая Мег, есть лишь одна женщина, которую я мог бы и хотел полюбить, даже вопреки предначертаниям судьбы.

Суффолк поднял голову и посмотрел на меня в упор. Он был втрое старше меня, женат, имел детей. Но так ли это важно, если тебе четырнадцать и ты влюблена? Девушки в четырнадцать лет влюбляются пылко и страстно, и пусть эта влюблённость частенько проходит за несколько недель или даже дней, но пока они влюблены, всем своим существом стремятся к предмету своего обожания. Хорошо, если предмет обожания отгорожен от них высокой стеной и они видят его лишь издали, что отнюдь не мешает им тяжело вздыхать, а порой и лишаться чувств.

Мне, однако, не повезло. Предмет моего обожания стоял Передо мной, мы были одни, он держал меня за руку и медленно, но властно привлекал всё ближе и ближе к себе.

— О Мег! — воскликнул он. — Мег, Мег, Мег! Я полюбил вас, как только увидел ваше лицо. Но когда я увидел вас купающейся, увидел ваше блистательное тело...

Существовал только один способ прекратить это безумство, а именно — закрыть ему рот. Что я и сделала... своим ртом.

Не уверена, но, видимо, пока мы говорили, граф тесно прижал меня к себе, знаю только, что несколько секунд наши языки искали друг друга, а его руки ощупывали моё, к счастью, прикрытое до самых лодыжек платьем тело, и я испытывала самые восхитительные ощущения.

Затем он вдруг отпустил меня, видимо осознав, что сделал, и его лицо стало пепельно-серым.

— Ваша светлость... Он упал на колени.

Прошло несколько секунд, прежде чем я смогла обрести дар речи. Я порывалась вновь броситься в его объятия, но благоразумие пришло мне на выручку. Суффолк продолжал стоять на коленях, с опущенной головой, без сомнения ожидая, что я немедленно призову стражу, заключу его в тюрьму и обреку на жестокую казнь. Я положила руку ему на плечо, и он резко поднял голову.

— Полагаю, нам лучше всего забыть эти последние пять минут, милорд, — сказала я.

— Да, — пробормотал он, жадно вглядываясь в моё лицо. — Да.

— И ни одна живая душа не должна знать о том, что произошло между нами.

— Да, ваша светлость. Клянусь блюсти молчание.

— Тогда поцелуйте мою руку, уходите и возвращайтесь лишь после того, как ваш король будет готов принять меня.

Он схватил мою руку.

— Мег!

— Уходите, — повторила я, — вы должны уйти, милорд.

Его пальцы на мгновение сжали мои, но он тут же отпустил мою руку и поклонился.

— Я буду считать каждую секунду до нашей новой встречи, ваша светлость.

Мне хотелось проводить его до дверей и махать рукой, пока он не скроется вдали, но это было слишком рискованно. У меня бешено колотилось сердце, щёки горели, и мне требовалось, по крайней мере, несколько минут, чтобы успокоиться и обрести свой обычный вид.

Но этих нескольких минут и не оказалось в моём распоряжении. Прежде чем я успела перевести дух, появилась маман.

— Что он сказал? — спросила она.

— Попрощался со мной.

Маман пронзила меня испытующим взглядом.

— И ничего больше?

— А что ещё он мог сказать, маман?

Маман по-прежнему не отводила от меня глаз; она всячески кривила рот, как обычно, когда пребывала в нерешительности. Но между нами никогда не было истинной близости. Пока она расходовала свои силы на то, чтобы отвоевать владения мужа, я находилась на попечении бабушки. Эта милая испанская гранд-дама воспитывала меня до самой своей смерти, а умерла она лишь за восемнадцать месяцев до тех событий, с которых я начала своё повествование. Невзирая на глубокую старость, бабушка до последних дней сохраняла бодрое расположение духа и неизменно обо мне заботилась.