Жюль Ковен - Осада Монтобана

— Это были ваш отец и ваша мать, — отвечал старик голосом слабым, как дыхание.

— Как их звали?

— Рене и Сабина де Нанкрей.

— Зачем вы от меня скрывали, что я их дочь? Зачем вы старались изгладить смутные воспоминания, которые заставили бы меня открыть эту тайну? Зачем вы употребили по отношению ко мне свою власть и звание, которых вы, конечно, достойны, но которые по закону не принадлежали вам?

На эти три вопроса внутреннее возмущение лунатика против нравственного принуждения, которому его подвергали, выразились двумя крупными слезами, которые выкатились из его впалых глаз на руку молодой девушки. Он оставался безмолвен, но грудь его высоко вздымалась, как будто он задыхался от невидимой тяжести.

Валентина чуть не лишилась чувств, раздираемая мучением, которое она наносила старику, любимому и уважаемому ею. Однако что-то побуждало её продолжать допрос, что-то могущественнее любви и сострадания: долг.

— Отвечайте!.. Я хочу!.. — произнесла она с отчаянием, но и с решимостью.

Она приметила, какое непреодолимое действие имели эти слова на Норбера.

— Увы, — произнёс он с горечью, — я боялся, чтобы вы не вздумали отмстить за ваших умерших родителей и подвергнуть себя пагубной участи.

— Отмстить!.. Стало быть, не странные случайности войны, не свирепость победоносных солдат были причиной погибели тех, кого вы называли моими благодетелями, когда иногда соглашались, что мои мнимые сны были действительностью?.. Отмстить за них!.. Они погибли от оружия?

— От шпаги и от кинжала.

— О, хотелось бы мне иметь и то, и другое, чтобы вонзить в сердца убийц! — вскричала Валентина со свирепой восторженностью!

Вдруг рукою, остававшейся свободной, Норбер отворил ящик в бюро и вынул оттуда вещь, которую подал Валентине.

— Ваша воля разрушает мою волю, — сказал он, — вот кинжал!.. Я вынул его из груди Рене... но я не поднял шпагу, оставшуюся возле Сабины.

Валентина де Нанкрей отступила с ужасом перед этим оружием, заржавевшим от крови, родственной ей, перед орудием преступления, сделавшего её сиротой. Но непреодолимое желание узнать убийцу своих родных, искушение мрачное и непреодолимое, как рок, победило её глубокое волнение. Она взяла кинжал и взгляд её, сверкавший в темноте, устремился на герб, вырезанный на ручке кинжала.

— Герб Камиллы де Трем, моей монастырской подруги! — сказала она с ужасом.

Положив руку на плечо старика, она прибавила:

— Зачем Рене и Сабина де Нанкрей умерли? Кто убил моего отца и мою мать?

— Граф Филипп де Трем, — торжественно произнёс Норбер, — потому что он ревновал к Рене и хотел соблазнить Сабину.

ассвет застал Валентину, ещё погруженную в чтение рукописи Норбера. Когда лунатик сказал, что граф де Трем, отец её подруги, убил её родителей, Валентина вскричала:

— Я хочу узнать подробно эту ужасную историю, хочу! Слышите ли вы?

— Читайте! — отвечал ей Норбер, всё ещё находясь под влиянием молодой девушки. — Читайте, — повторил он, указывая на рукопись перед собою.

Валентину де Нанкрей тронуло страдание, выражавшееся во всём существе старика. Он подчинялся влиянию, которое его терзало, которое вырывало из его сердца тайны, коих он никогда не выдал бы, особенно ей, если бы он не находился в состоянии сомнамбулизма и, следовательно, обладал бы свободой воли. Нежность, которую Норбер умел внушить ей, пробудила в девушке глубокое угрызение совести при виде его расстроенного лица.

— Боже мой, — закричала она, — что я сделала!.. Батюшка! Мой добрый батюшка, простите, что я вас так мучила... но неумолимый долг побуждает меня непреодолимо... Как возвратить вам спокойствие? Скажите мне, заклинаю вас!

— Прикажите, чтобы я спал, — отвечал лунатик.

— Спите! — сказала Валентина, освоившаяся со своей сверхъестественной властью.

Норбер тотчас встал и направился к выходу вместе с девушкой. Валентина едва успела только прихватить рукопись и заткнуть за пояс кинжал полковника де Трема. Старик Норбер и наследница Нанкреев прошли пустые комнаты, но не девушка вела старика; она, в свою очередь, повиновалась почти насильно старику. Он держал лампу в той руке, которую сжимала Валентина, а другой рукой отпирал и запирал двери ключом с изумительной быстротой лунатиков.

Таким образом дошли они до комнаты Норбера, где старик сделал несколько шагов, шатаясь, и, побеждённый сном, упал на постель. Глаза его закрылись, дыхание выровнялось. Валентина воротилась в свою комнату, совершенно успокоившись относительно последствий припадка, который перенёс старик. Для большей предосторожности, чтобы этот припадок не возобновился, уходя, она заперла дверь Норбера на ключ.