Жюль Ковен - Осада Монтобана

Мы уже сказали выше, что сцена эта происходила у экипажа кардинала. В среднем его отделении внезапно опустилось стекло, и встревоженное личико Камиллы показалось в окне.

— Ради бога, Урбен!.. Рада бога, Морис! — кричала она с рыданиями, вне себя от ужаса и огорчения.

— Как скоро наш полк выйдет из леса, я вернусь с Анри на это место; если вы не явитесь сюда для боя на смерть, я при всём войске назову вас подлым трусом.

Эти слова быстро шепнул Морису кавалер де Трем, пока Анри, сердце которого было гораздо мягче, кинулся к сестре, упавшей в обморок. Хотя вызов был сделан тихим голосом, он дошёл до слуха Валентины, которая одной рукой сдерживала Мориса, тогда как другой старалась оттолкнуть Урбена, бледного от ярости.

Лагравер был в страшном бешенстве, с тех пор как его хотели ударить по щеке. Но вдруг на месте распри явилось новое действующее лицо, грозный вид которого мгновенно вызвал у всех остальных почтительный страх.

— Что вы тут делаете и почему не собираете ваших рот? — строго сказал Ришелье смущённым де Тремам. — Спешите исполнить ваш долг, господа, и не забывайте моего указа против дуэлей. Припомните, за что был обезглавлен Монморанси-Бутвилль.

Анри и Урбен содрогнулись, но не отказались в душе от своего пагубного решения. Тем не менее по знаку грозного министра они направились к биваку своего полка.

Под надзором де Жюссака упряжь была приведена в порядок, и лошадей только что впрягли в экипаж.

— Входите, — сказал кардинал Валентине, отперев отделение, в котором находилась Камилла, потерявшая сознание.

Пока Валентина старалась привести в чувство свою прежнюю подругу, Ришелье продолжал, обращаясь к Лаграверу:

— Вы останетесь при мне, пока я совсем не уеду из армии. Вернитесь со мной в дом. Мне надо скорее написать инструкции, которые я пошлю маршалу де Брезе.

Однако так как Ришелье опасался со стороны младших братьев де Трем какой-нибудь попытки против их сестры, пока Камилла находится так близко от них, он пошёл возле кареты и проводил её до спуска, который выходил на большой Нивелльский тракт. Этим же путём должен был вернуться граф Робер. Достигнув того места, где дорога была вырыта по крутому спуску горы, так что с обеих сторон возвышались две высокие земляные стены, кардинал остановился, и Лагравер последовал его примеру.

— Бесполезно было бы провожать далее вашу невесту, — сказал ему Ришелье с особенным ударением на последнем слове. — Её младшие братья, вероятно, уже поняли, как безумно было бы, с их стороны, идти против моей воли. Впрочем, слышите, бьют тревогу. Они заняты своим полком. Нам надо вернуться, чтобы отпустить дю Трамбле. Жюссак будет ждать нас с экипажем у подножия этой горы.

Едва успели они сделать три шага, как раздался громовой взрыв, сопровождаемый багровым столбом пламени, подобным извержению огнедышащей горы. Ужасающий вопль огласил ночной воздух. Лошади, впряжённые в карету, взвились на дыбы, и сила сотрясения сшибла с ног Мориса и Ришелье. Расщеплённые брёвна, камни и осколки досок, превращённые в смертоносные орудия, долетели даже до тропинки, но которой они прошли.

от как случилась катастрофа. Из окна, у которого Ришелье наблюдал за исполнением отданных им приказаний, он услышал угрозы Анри и Урбена Лаграверу, сделав знак обер-аудитору ждать его, кардинал быстро шёл с целью прекратить ссору.

По его уходу дю Трамбле сел к столу и усердно принялся чинить для министра перо. Он сидел спиной к предмету неопределённой формы, покрытому военным плащом. Вдруг складки тяжёлой материи тихо раздвинулись, и голова более не рыжая, но опалённая, явила лицо во всей своей синеве. Глаз не было видно, их закрывали опухшие веки. Всё тело, которому принадлежала голова, скорченное в комок, так что колени были прижаты к груди, сохраняло безжизненную неподвижность под покрывавшим его суконным плащом. Несчастный Бозон, несмотря на невыносимые страдания, был в полной памяти. Ни одного слова из того, что сказал Ришелье, не ускользнуло от него.

«Ого! — подумал провансалец. — Этот лицемер хочет надуть моего доброго господина Гастона Орлеанского своей амнистией».

Основываясь на этой мысли, которая давала полный простор его неудовлетворённой жажде мести, Рюскадор решился на геройский подвиг из благодарности к своему повелителю. Он принял твёрдое намерение пожертвовать собой для того, чтобы уничтожить их непримиримого и торжествующего врага.