Морис Магр - Кровь Тулузы

Почти каждый вечер я посещал общественные балы, устраивавшиеся на пустырях неподалёку от ворот Монтолью. В душе у всех царило воинственное настроение, и записные модники танцевали с мечом на боку. Острия рвали платья, поэтому часто возникали потасовки, и танцы постепенно утрачивали свою привлекательность. Поначалу мне нравилось находиться в центре всеобщего внимания, но скоро это стало меня стеснять. Мои ровесники старались не спорить со мной, боясь рассердить меня, а многие и вовсе глядели в мою сторону с опаской. И когда я шёл танцевать, пространство вокруг меня быстро пустело.

Я стал находить удовольствие в общении с поэтами. Пейре Раймон водил меня на собрания, где поэты читали друг другу свои стихи. Чтения часто продолжались до глубокой ночи. В таких случаях удовольствие с поразительной лёгкостью уступало место сну: я отличался способностью засыпать где угодно. Когда собрания затягивались, меня всегда одолевал сон.

Почитать свои стихи иногда являлся грубиян Гильем Фигейра — всегда в сопровождении непотребной девки. Он и часа не мог прожить, не приложившись к бутылке; обычно девка прятала её под платьем, и пока все бурно восхищались стихами, подсовывала Гильему заначку. Приходил и Жерар Рыжий, славившийся своими победами над женщинами и гигантским размером ног. Однажды мне даже довелось увидеть Пейре Видаля [9] Пейре Видаль — один из наиболее знаменитых провансальских трубадуров. Его галантные похождения на Востоке стали притчей во языцех. . Он выглядел печальным и постаревшим, но так как за ним по-прежнему сохранялась репутация острослова, стоило ему только открыть рот и явить свои гнилые зубы, как все принимались дружно хохотать.

Однако больше всего хохотали в тот вечер, когда я впервые прочёл стихи собственного сочинения. Печальный сюжет нисколько не способствовал такому веселью, и с этого дня я перестал посещать поэтов.

Я почти перестал бывать у Сезелии. А когда я пришёл к ней, она вместо ожидаемых мною упрёков напрямую спросила:

— Когда ты уедешь из Тулузы?

Я ответил, что состою при особе графа Раймона, а он пока не собирается покидать город.

— Тебе надо немедленно уехать из Тулузы.

— Но почему?

— Совсем скоро город будет разрушен, разрушен до самого основания.

И она ещё раз убедительно повторила: город ожидает страшное бедствие.

Сначала я подумал, что, как это свойственно женщинам, у неё появилась навязчивая идея. Но она так часто напоминала о грядущих бедах и даже предложила мне под предлогом паломничества уехать вместе с ней на Восток, что в конце концов я заволновался. И стал упрашивать её сказать, почему она уверовала в грядущее разрушение Тулузы, города, основание которого терялось во мгле веков, города, бессмертного, как сама планета.

Наконец она призналась, что узнала об этом от Фолькета, епископа Тулузы.

Она поведала мне: епископ ненавидел город из-за приверженности его жителей к ереси и постепенно уверовал, что ересь таится даже в стенах его домов, в камнях соборов и площадей. Гниение проникло в камень, бурлило в воде ручьёв, пряталось в уличной тени. Епископ мечтал об образцовом наказании для Тулузы. Особенного проклятия заслуживали церковные здания. Их следовало разобрать, камень за камнем. Разрушить колокольню собора Сен-Сернен. Колокола переплавить, превратить в простые слитки металла.

А так как я не поверил в возможность осуществить такой ужасный замысел, она с горячностью принялась рассказывать дальше. Епископ Фолькет отправил Папе послание, где обосновал необходимость разрушить еретическую столицу. Он добился поддержки епископов Фуа, Альби и Безье. Каждый день к нему прибывали клирики с Севера, державшие его в курсе событий. Крестовый поход против Юга проповедовали не менее рьяно, чем походы против неверных. Из Франции и Германии двигались огромные армии; соединившись в Лионе, армии северян намеревались напасть на Окистанию.

Я решил сообщить полученные сведения своему господину, графу Тулузскому. Но мне не выпала такая возможность.

Когда на следующий день я предстал перед графом, он сурово, почти гневно посмотрел на меня и сказал, что сегодня же уезжает в Сен-Жиль и с собой берет других слуг, а меня с Тибо оставляет здесь, ибо мы не те люди, с которыми можно без опаски ехать в благочестивое место. И почти без сопровождения спешно покинул Тулузу.

Вернулся граф только месяц спустя. В день приезда я увидел его в рыцарском зале Нарбоннского замка. Он был расстроен, смотрел отсутствующим взглядом. Однако, проходя мимо, он подмигнул мне, и я понял, что он по-прежнему настроен ко мне доброжелательно. Вечером мы с Тибо получили приказ быть готовыми сопровождать его.