Морис Магр - Кровь Тулузы

Я волновался, хотя знал, что граф Раймон отличается поразительным простодушием. Не высокое положение великого графа Тулузского заставляло трепетать мою душу. Я волновался потому, что мне предстояло встретиться с человеком, чья доброта славилась во всём христианском мире. Я по наивности своей верил, что добродетели накладывают свой отпечаток на внешний облик, оставляют свои знаки, а потому, увидев графа, я бы не удивился, если бы заметил вокруг его головы сияющий ореол.

Когда нас ввели в зал, граф, словно школяр, сидел за длинным мраморным столом, где на столешнице мозаикой был выложен его герб: золотой крест на чёрном ключе. Он пил белое вино, только что доставленное из Гиени. Не обратив внимания на моё приветствие и презрев обычные церемонии, он заявил нам, что вино, на его вкус, чуточку сладковато и ему хочется, чтобы мы отведали его и высказали своё мнение. И он велел принести нам стаканы.

Когда мы с отцом заявили, что вино и в самом деле приторное, он вполне удовлетворился нашим ответом. Потирая руки, он дружелюбно уставился на меня своими маленькими волчьими глазками, затем хлопнул меня по плечу и со смехом проговорил:

— Так это ты забил в набат в аббатстве Меркюс в тот день, когда туда приехал… — Имени легата он не произнёс. — Ты храбрый парень, такой мне и нужен. Я беру тебя на службу. К своим обязанностям приступишь уже сегодня. Люблю скорые решения.

Неспособность к принятию решений граничила у него с болезнью. Поэтому в мелочах он и в самом деле старался решать всё мгновенно, убеждая таким образом себя в том, что он человек действия.

— Видишь, это Тибо, — добавил граф, — он расскажет тебе, что надо делать.

И указал на оруженосца, разливающего вино; неуклюжий на первый взгляд увалень глазки имел плутоватые: таких типов у нас в краю много.

— Теперь ты всегда будешь пить кислое вино из Комменжа.

Отныне, встретив меня, граф вспоминал свою шутку про вино, окликал меня, подмигивал и повторял:

— Каково, а? Несчастные жители Гиени! Пить переслащённое вино!

В Нарбоннской крепости у графа был собственный вигье, свои рыцари и свои воины. Но сам он жил на улице Нобль, в недавно построенном доме, окружённом большим садом. У дома была своя легенда и своя тайна. Немало прекрасных горожанок после тушения огней приходили в этот дом к графу. Говорили, что король Арагона, желая снискать его дружбу, прислал ему в подарок арабских пленниц необычайной красоты, и теперь граф имел такой же гарем, как у короля Арагонского. Вечерами из его дома доносилось пение, а под деревьями мелькали огоньки. Будучи пять раз женат, граф Раймон продолжал любить всех своих жён: тех, которых отверг, и ту, которая умерла. Когда кто-то произносил имя Жанны Английской, он плакал: эта королева так сильно его ревновала, что из-за этого наверняка не попала в рай. Он состоял в переписке с графиней Беатрис, по его приказу удалившейся в один из монастырей в Безье. Каждая связь, даже мимолётная, будь то со знатной дамой или с бедной девушкой, причиняла ему хлопоты и печали. И только среди диковинных животных, собранных в саду на улице Нобль, он обретал утешение.

В этот сад меня и отвёл Тибо.

Он сказал мне, что, хотя я и новичок, сеньор полностью доверяет мне. Он знает, что я находился на площади возле Сен-Сернена, когда рубили дуб, и предложил поджечь дерево. Тибо был неразговорчив, зато умел слушать, и своими речами я быстро внушил ему великое восхищение. Он усовершенствовал моё мастерство в обращении с оружием, научил управляться с доспехами, правильно вязать и спускать соколов.

Я видел графа Раймона каждый день, и с каждым днём он выглядел всё более озабоченным. Когда он проходил мимо вольеров, слушая неумолчный трепет крыльев, его маленькие глаза больше не светились радостью. Павлины семенили ему навстречу, жёлто-голубой ара садился ему на плечо, ручной аист, которого он называл двадцать пятым консулом, бежал за ним, щёлкая клювом.

— Знаешь ли ты, — обратился он как-то раз ко мне, — что альбигойские еретики запрещают убивать любых животных, даже мух? И я защищаю их и люблю именно за то, что они проповедуют уважение ко всем живым существам.

Ему на руку села горлица. Он осторожно поднял руку, чтобы на птицу упало солнце.

— Посмотри, как искусно Господь изукрасил оттенками её оперенье, как мастерски перешёл от белого к стальному серому, а затем к синеве, какой не бывает даже на небе. Воистину, проливать кровь — великий грех.

Я знал: с прошлого года граф Тулузский перестал ходить на охоту.