Анастасия Туманова - Отворите мне темницу

– Папенька, но мы не делали ничего дурного! Василиса рассказывает мне о растениях и…

– Зачем?! – загремел Тимаев. – Зачем, скажи на милость, она тебе о них рассказывает?! И что интересного ты могла найти в её обществе?! Что это за дружба с уголовницей?! Да ещё привести её в дом… Боже, Наталья, да в уме ли ты?

– Папенька, но…

– Хватит! Ничего не желаю слушать! Ты глупа, как пробка, и даже элементарной осторожности у тебя нет! Боже правый, она ведь убить тебя могла, как убивала прежде, а ты, дурочка… Впрочем, какой с тебя спрос… я сам во всём виноват. Ты молода, неопытна, ничего в жизни не видела, нахваталась у кого-то в институте нелепых идей… Но с этого дня потрудись их оставить!

– Папенька, но ведь это всё неправда! – в глазах Наташи стояли слёзы. – Вы не знаете Василисы! Она вовсе не…

– Замечательно! Я – не знаю, а ты – знаешь всё! Ты, я смотрю, уже научилась дерзить!

– Но послушайте!..

– Замолчи! Не выводи меня из терпения! И вот что, – с этого дня никаких гостей из лазарета! Никаких каторжных девок! Если у тебя нужда в обществе – у господина полицмейстера три дочери! А ещё лучше будет – отправить тебя в Петербург к Капитолине Никифоровне! Право, так мне окажется во сто раз спокойней! И как мне только в голову пришло забрать тебя на завод – не понимаю! А с твоей Василисой я сейчас поговорю как следует! Экая наглость – явиться в дом начальника завода, словно к куме в гости! Без вызова, без конвоя! Не-ет, пора серьёзно браться за это отребье!

– Но, папенька же!..

Статский советник вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь. Оставшись одна, Наташа резким движением вытерла слёзы и застыла у окна.

Василиса дожидалась в сенях у дверей кабинета. Рядом стоял, опершись о стену, Волынин и что-то озабоченно втолковывал ей. Та молча, испуганно слушала. Когда начальник завода приблизился, казак вытянулся, а Василиса снова низко, до земли поклонилась. Лицо её было мёртвым от ужаса.

– Входи. – велел Тимаев, открывая дверь в кабинет. – Волынин, жди за дверью.

– Слушаюсь, ваше благородие!

Войдя в кабинет, Тимаев намеренно долго отдёргивал шторы, открывал окно, перекладывал бумаги на крытом зелёным сукном столе и даже принялся затачивать карандаш. Василиса, ожидая, неподвижно стояла у дверей. Солнечный свет играл на её волосах, небрежно выбившихся из косы, и против воли Тимаев снова залюбовался ею. «Господи… и как такое может быть! Каторжанка, преступница – и неземная красота! Ведь такого и в столицах в высшем свете не увидишь! Даже эта уродливая юбка с рубахой её не портят! А если бы приличное платье, да причесать… Да, это не Лидуся! И совершенно незачем этакой красавице ублажать Иверзнева… Подумаешь, студент-недоучка… он же знать не знает, что делать с такой красотой! Пусть утешается своей Устиньей, и будет с него!»

Вслух же Тимаев коротко сказал:

– Подойди.

Василиса молча, не поднимая глаз, подошла к столу.

– Что ты делала в моём доме?

– Барышня приказали прийти.

– Зачем?

– Травками интересоваться изволили. А Устинье Даниловне вовсе некогда. Я заместо неё пришла.

– Хм-м, вот как… Разве ты не знаешь, что каторжанкам без конвоя не позволено ходить по заводу?

– Виновата, ваша милость.

– Если прежний начальник был к вам так снисходителен, то от меня этого не ждите! Здесь и так бог знает что творится! Почему ты без кандалов?

– Доктор Михайла Николаевич распорядились… – начала было Василиса, но, увидев изменившееся лицо начальника, торопливо поправилась. – Ещё господин Брагин приказали, потому – работа в лазарете тонкая… со снадобьями… да перевязки делать надобно, в железах – несподручно, вот и…

– Какая чудная отговорка, надо же! – ехидно улыбнулся Тимаев. – Для чего же, в таком случае, тебя вовсе нарядили на работу в лазарет? Вокруг полным-полно свободных от кандалов поселенок! За что ты здесь, каков срок?

– Разбой, убийство, соучастие, ваша милость… Десять лет и пять – в железах…

– Ну вот! Сама видишь, что разгуливая по заводу без кандалов, ты вновь нарушаешь закон! И что прикажешь теперь с тобой делать?

Василиса молчала, уставившись в пол. Тимаев увлечённо разглядывал её прекрасное лицо, которое не портило даже выражение смертного отчаяния. «Однако, напугана она прилично… Что ж, значит, будет легче.»

– Вот что, Васёна, – он заговорил мягче. – Ты, безусловно, виновата, но отвечать за ошибки прежнего руководства всё же не должна. Доктор Иверзнев, разумеется, превысил свои полномочия, и под его началом тебе более делать нечего.