Олег Слободчиков - Первопроходцы

— Хуже! — Сел за стол Михей. — Перебраться бы куда подальше, к Тарху и Нефеду на Колыму, что ли! — Вздохнул, начиная обдуманный разговор. — Ты там не пропадешь, — кивнул брату, — каждый год ярмарки. Лыжи, нарты, собаки — все в большой цене. А рожь — два соболя пуд. При Головине и Пушкине в Якутском была вдвое дороже. Притоки на Колыме рыбные, мясного зверя много, — стал увлекаться. — Соболь ушел — и слава Богу! Народу будет меньше, а мы и в песцовых шапках походим. А что? — Встрепенулся, обводя глазами брата и жену, — поехали! Соберемся, станем жить одним домом, по старине. Когда еще кремлевские сидельцы туда доберутся.

— Поедем! Поедем! — заерзал на лавке Якунька.

— Тарх с Нефедом, наверное, по зимовьям да летовьям бродяжничают, — благоразумно заметил Герасим. — Страшно на пустое место.

— Мне все равно, где жить, лишь бы за мужем и с детьми. Нефед там, — всхлипнула Арина, вспомнив старшего сына. — А добираться страшно. На Олекму шли — много претерпели, туда и вовсе. Наслушалась я про Студеное море.

— Далеко! — согласился Михей. — Но если совсем уходить, то перетерпим!

— Что удумали? — скандально вскрикнула женка Герасима и уставилась узкими глазами на сидевших. — Никуда не поеду!

— Я тебя и не зову! — опустил взгляд Герасим. Молодуха с визгом сорвалась с лавки, накинула душегрею, выскочила из дома, громко хлопнув дверью. — Пусть охладится! — зевнул вслед младший Стадухин. — Больно криклива.

— Такие, сказывают, в блудных страстях злей и слаще! — рассмеялся Михей, глядя на брата.

— По мне лучше ласковые и тихие, — сгоряча отговорился Герасим.

Михей с Ариной смущенно притихли, понимая больше сказанного.

— Есть у меня задумка, — прервал затяготившее молчание старший Стадухин. — Вместо того чтобы служить при остроге, месяцами пропадать в улусах, буду проситься на Индигирку или Алазею. Уеду, срублю дом, другим летом вы с торговыми и служилыми приедете на обжитое место и уже не вернемся.

Выцветавшие глаза Арины расширились, испуганно уставились на мужа. Она спросила одними губами:

— Опять бросишь на годы?

— Нынче дольше, чем на два, не посылают. Новых земель искать не буду, вот те крест, — размашисто перекрестился, не поднимаясь с лавки. — Скажешь — нет! Никуда проситься не буду. Куда пошлют, там и приму службу. Мы — холопы, хоть бы и государевы, судьбу не шибко-то выбираем. И на кой Тарх с Нефедом в служилые поверстались?

Неделя по возвращении с олекминских служб была гульной. Герасим занимался обычными делами, Михей по гостям не ходил, чем выводил из себя скандальную молодуху брата. Ее бесило, что Якунька называл тятькой и атамана, и ее мужа, девка не упускала случая съязвить про свальный семейный грех. Михей с Ариной тягостно помалкивали, не вступая в споры и пререкания, Герасим мрачнел, вздыхал, морщился, однажды взял ее под руку и вытолкнул за дверь.

— Не пропадет!

На третий день к Стадухиным пришел Андрей Булыгин, спешно положив поклоны на образа, стал жаловаться и просить совета.

— Подал дьяку и письменному голове сказку, а воеводе — челобитную служить на Колымском приказе. Обещал прежний ясак с прибылью. Но хитромудрый Гришка Татаринов против моей сказки и челобитной подал встречную — с посулом десять сороков в год к прежнему ясаку. Обещает с охочих людей брать десятину, подвести под государя анюйских ходынцев и верхнеколымских ламутов.

Атаман Стадухин удивленно хмыкнул, поскоблив сивую бороду:

— Дурья башка… Похоже, спина кнутов просит!

— Я так и сказал письменному голове. Но воевода Гришкиным сказкам поверил и посылает его на Колыму, а с ним для своего воеводского надзора подьячего Семейку Аврамова.

— Ну, и что теперь? — спросил Михей, равнодушно глядя на товарища.

— Молчат! На Индигирку отправляют Козьму Лошакова. На Алазею посылали в прошлом году, менять рано…

— На все Божья воля! — со вздохом пробормотал Стадухин. — Без служб не станемся, хомут найдется.

Знойный июль перевалил на другую половину. Отпускные грамоты разом получили люди с семи кочей. Три торговых судна отправлялись на Индигирку. В Нижние зимовья этой реки, Зашиверское и Подшиверское, на перемену прежним приказным шли Кузьма Лошаков, выслуживший чин сына боярского, и сотник Амос Михайлов. На Колыму послали два коча. На одном с торговыми людьми отбывал к месту службы Григорий Татаринов с подьячим Семеном Аврамовым, на другом — казаки со служилыми людьми. Только 27 июля, на Пантелеймона-целителя, караван пошел вниз по Лене. В обыденной спешке все вынуждены были презреть старое поверье, что в этот день нельзя возить хлеб с места на место.