Николай Коняев - Волгари

Мерцали свечи, дивный свет лился из широких окон барабана, удерживающего шлемовидный купол, освещал высокий четырёхъярусный иконостас, растекался фиолетовым полумраком по всему храму. Дивное таинство творилось сейчас!

— Исполнился тобою и евангельский глагол, за который ты пострадал... Всяко царство, разделившееся само в себе, опустеет, и нет возражающих тебе... И благодать Божия в твоей пастве за молитв святых ти в нашем царьстве присно изобильствует. И нет уже теперь в твоей пастве никоторого разделения...

Все в Спасо-Преображенском храме плакали, когда завершил Никон чтение царского послания чудотворцу Филиппу. Митрополит и сам едва сдерживал рыдания. Великое таинство сообщения разделённых веками православных душ творилось сейчас, великое торжество православия совершалось под этими тяжёлыми сводами...

И вот такая сила, такая благость явлена была, но и сила не прошибла твёрдокаменных соловецких сердец, но и благость не растопила их холода! Знал Никон, знал, что не захотят расставаться соловецкие иноки с чудотворцем, не отпустят охотою его честные мощи со своего острова... Нет, не осмелятся идти против государевой и Божьей воли, но будут искать повода, чтобы отсрочить исполнение, и придумают, придумают причину для задержки, обязательно придумают. Только какую — этого Никон не знал. Сегодня, как раз после литургии, причина была объявлена. Дескать, разбитым штормом ладьям ремонт необходим. А скоро сделать его никак невозможно. Матерьялов в достатке нет, ждать надобно.

Архимандрит Илия, произносивший жалкие эти слова, знал, что не может ждать митрополит Никон. И заметив, как наливаются жарким гневом выпуклые глаза владыки, оробел.

— Владыко! — пролепетал он. — Ты к делам великим налажен! Тебе ли медлить? Езжай. А честные мощи святителя нашего мы следом привезём. Починят ладьи, погода будет — и привезём... А ты... Ты не медли, владыко!

— Не медлить?! — со страшной силой Никон ударил посохом об пол, так что каменные крошки брызнули по сторонам. — Не медлить советуешь? А разумеешь ты, б лядин сын, куда со своей воровской хитростью лезешь? Ты не мне, не государю нашему даже, ты самому Божьему Промыслу поперёк становишься! Забыл уже, пёсье рыло, кто в игумены тебя поставлял!

Сверкнув диамантами, подпрыгнула на груди Никона панагия. Схватив железными пальцами тщедушного архимандрита, Никон так сжал его шею, что ещё мгновение и оторвал бы голову, не помня себя от ярости. Задушил бы, растоптал бы злодея, чтобы на дороге не стоял, но — слава Богу! — Василий Отяев, бывший тут же в келье, не дал греху совершиться, отнял игумена. И Никон, опамятовав, расцепил стиснутые на горле Илии пальцы и, уже помня себя, поднёс кулак к лицу перепуганного архимандрита.

— Видишь, блядин сын?!

— Воля твоя, владыко! — склонив голову, смиренно отвечал игумен. — И про милость твою ко мне, недостойному, не забыл, а судов всё едино нет. Сколько ни лайся на меня, недостойного, всё равно не будет.

Скрипнул зубами Никон.

— Пошёл вон!

И когда выскользнул за двери игумен, долго ходил по келье, осеняя себя крестным знамением, долго молился перед иконами. И неведомо, сколько времени прошло, но схлынула ярость, заметил Никон, что мешаются в его молитву чужие слова. Обернулся. В приоткрытой двери стоял келейник и творил молитву, испрашивая разрешения войти.

— Чего надобно?

— Тут тебя, владыко, чернец здешний спрашивает... Сказывал, важное известие ведает.

— Позови... — сказал Никон.

Келейник подвинулся, впуская в келью смуглого, не русского обличья монаха. В тёмных миндалевидных глазах — застывшее удивление и скорбь. Пал на колени.

— Благослови, владыко, слово сказать!

— Говори!

— Недоброе дело, владыко, замышлено... Келарь приказал все монастырские ладьи на рыбный промысел отправить!

Темно стало в глазах Никона.

— Отяев!.. — полузадушенно проговорил он.

Может, и любо было Василию Отяеву на свару митрополита с соловецкими монахами глядеть, но тут уже недосуг злость тешить — нешуточное дело заваривалось, государевой воли ослушание творилось. Не сказал ни слова Отяев. Побагровев лицом, вышел из кельи, на крылечке стрельцов кликнул.

Никон сквозь слюдяное оконце кельи видел, как подобрались шлявшиеся бездельно по монастырскому двору стрельцы. Мгновение прошло — и вот уже ощетинилась сверкнувшими на солнце бердышами грозная государева сила. Заспешили к монастырским пристаням стрелецкие отряды.