Янка Мавр - Человек идет [Повести]

На ночь, как всегда, выставили стражу, но место было надежное, и часовой сам заснул раньше других.

Чунг Ли лежал под высоким деревом, в десяти шагах от костра, прислушивался к журчанию воды и думал о том, где сейчас находится его брат и встретятся ли они с ним когда-нибудь… А может, его уже нет в живых. Как жаль, что он опоздал всего на четыре дня!

Все спали. Костер погас. Где-то далеко завыла собака. Значит, там жилье. А может, это дикая собака, их много водится на Новой Гвинее?

Файлу, проснувшись на мгновение, перевернулся на другой бок, и в этот момент ему показалось, что возле Чунг Ли мелькнула какая-то тень. Он приподнял голову, протер глаза — ничего. Однако малаец не поленился встать, подошел к Чунг Ли. Оказалось, тот спит, как убитый. Файлу обошел кругом, прислушался — ни звука. Тогда он успокоился: наверное, со сна показалось. — Подкинул в огонь дров, улегся и спокойно уснул.

У папуасов Новой Гвинеи нет ни государства, ни каких-либо прочных объединений. Их племена и роды живут обособленно, почти не общаются между собой, — если не считать довольно частых стычек и ссор.

Нередко более сильное племя подчиняет себе ближайшие окрестные селения, но бывает, что и само попадает в кабалу.

Род Какаду насчитывал человек около четырехсот мужчин, женщин и детей. Хижины их были разбросаны по обеим сторонам небольшого ручья, на холмах. Большинство хижин стояло прямо на земле, и только некоторые — на небольших сваях. Крыши из пальмовых листьев, стены из ветвей деревьев, окон вообще нет. Единственное отверстие служит входом. Оно не закрывается, потому что воров здесь нет, да и воровать нечего. Только один дом, побольше остальных, принадлежащий вождю рода, имел дверь — крышку от какого-то ящика с английской надписью, неизвестно как попавшую сюда.

Но самым приметным в деревне было другое строение — большое, на высоких столбах, с башней, похожей на каланчу. На верху ее развевался пук перьев какаду — эмблема рода.

Это интереснейшее учреждение папуасов — «ум-камаль», что-то вроде клуба или казармы. Здесь жили только неженатые мужчины, а женщины не смели даже приближаться к нему.

Тут обсуждали всевозможные общественные дела, проводили собрания, принимали гостей и путешественников — опять-таки одних только мужчин. Мужчины проводили здесь все свободное время: лежали, курили, пели.

В этот день в ум-камале деревни Какаду было, как всегда, многолюдно. Разумеется, ни одной женщины тут не было.

По улице разгуливали собаки и свиньи, которым открыт доступ в любую хижину. Тут же похаживало несколько кур. Их туземцы держат главным образом из-за перьев.

На пороге одной из хижин сидела женщина и копалась в волосах своего хозяина. Время от времени она подносила руку ко рту, и тогда челюсти ее приходили в движение.

Перед многими из жилищ возвышались на столбах небольшие помосты, служившие местом для сна и отдыха женатым мужчинам: в хижине им не давали покоя собаки и свиньи. Женщины сюда также не допускались, и только в исключительных случаях, в знак особого расположения, им разрешалось посидеть под помостом.

Вот из лесу возвратились две женщины, видимо, мать и дочь. Вся одежда их состояла из коротеньких, сплетенных из камыша юбок, не закрывающих даже колен. На спине у каждой тяжелые вязанки таро — растения, заменяющего здесь картофель; лямки из-за спины были укреплены на лбу. Таким необычным способом здесь переносят тяжести. Всю домашнюю работу выполняют у папуасов женщины. А так как здесь, к тому же, нет лошадей и других вьючных животных, то у каждой женщины на лбу отчетливо виден глубокий след веревки.

Придя домой, женщины отделили большие клубни таро от стеблей, обернули листьями и положили в горячую золу. Когда они испеклись, их очистили от горелых листьев и растолкли в муку, которую затем смешали с водой. Получилась тягучая каша, наподобие клейстера. Хозяйка поставила горшок в угол хижины, а оттуда извлекла другой такой же горшок с кашей-клейстером, простоявшей уже два дня и закисшей. Кашу она принесла хозяину, сидевшему на помосте с гостем. Те запустили в горшок по три пальца, а чтобы каша не тянулась бесконечной лентой, намотали ее на руку и принялись лакомиться.

Возвратилась домой и соседка, жена гостя, тоже с вязанкой таро, да вдобавок с грудным ребенком на руках. Свиньи, увидев хозяйку, бросились к ней, стали визжать, ласкаться. В этом нет ничего удивительного: папуасские женщины нянчатся и возятся с ними, как у европейцев некоторые дамы — с собачками.