Вадим Каргалов - Юрий Долгорукий

Бояре сами снаряжают для похода конные вотчинные дружины, оборуживают военных слуг и боевых холопов, хлопочут о столовых запасах, но назначать время и MecTq сбора обязан князь. Он же проследить должен, чтобы любое нерадение было наказано, а радение - поощрено.

Городовые наместники сами сколачивают посадские ополчения, назначают десятников и сотников, проводят ратные учения. Но назначать в полки воевод и принять под своё начальствование готовую стройную рать должен опять-таки князь.

Волостные старосты и сельские тиуны по своему разумению определяют, кому из смердов-землепашцев пополнять пешую рать, а кому оставаться с обозами, с какой деревни и по скольку брать лошадей, сколько жита и сена везти на телегах и в ладьях. Ручейками стекаются в грады люди и запасы, но положить предел достаточности может только князь.

Купеческие товарищества сами собирают серебро на войну, докупают, если надобно, воинских коней и оружие. Долговых записок купчишки не требуют, казна собирается под крепкое княжеское слово. Знают купчишки, что затраты возместятся сторицей или из военной добычи (в случае победы), или из княжеской казны. Забота князя - не обмануть людское доверие, ибо иначе не будет наперёд ни доверия, ни серебра!

Оружейники и лодейные мастера встречают поход как праздник. Для всех они перед войной — наинужнейшие люди. Весёлым перезвоном молотов наполняются кузницы. Бойко постукивают топорики возле пристаней. Лентами свивается на песке духовитая сосновая щепа, полощутся на ветру новые паруса.

Всё вершится как бы само собой, без княжеского участия, но если в чём-нибудь случится неожиданный сбой - в ответе князь. Княжеский пригляд? Где подсказать, где подтолкнуть, а где и грозой наехать, если явное нерадение. По отдельности не дела это даже — мелкие делишки, что совокупно наваливаются неподъёмной громадой, часа свободного не остаётся. Круговерть...

Но наипервейшее княжеское дело - загодя обмыслить всю войну. Самолично решить, когда вести полки, куда и до каких пределов, и неукоснительно следовать однажды решённому. Ничего нет пагубнее на войне, чем метанье.

Война осмысливалась на советах с ближними мужами. Чуть не каждый вечер собирались в княжеский дворец мужи, сначала в Ростове, потом - в Ярославле, где был назначен сбор войска.

Приговорили идти двумя ратями. Из Ярославля - судовой ратью вниз по Волге, из Суздаля - конной ратью напрямик через леса к устью реки Унжи. Там соединиться и двигаться дальше к булгарскому рубежу голова в голову, пешцы - на ладьях, конные дружины - на берегу, сносясь меж собой непрестанно скоровестниками.

Воеводам было наказано очистить от разбойников Волгу до самого устья реки Оки, но в коренные булгарские владения не входить. Кто с оружьем на пути встанет - бить нещадно, но над пленными не злодействовать. Ни к чему зазря злобить булгарского царя. С булгарами и дальше жить рядышком. Попугать мощью Ростовского княжества, обезопасить волжскую торговлю - и довольно. Войны неизбежно заканчиваются строением мира, а о мире полезно до войны позаботиться, чтобы и победителю — слава, и побеждённому обиды не было.

В замятию между булгарскими князьями и мурзами Тугорхана было решено не встревать. Пусть сами меж собой разбираются. При строении мира и упоминать об этом ни к чему.

Распределили, кому с кем идти в поход.

Князь Юрий Владимирович начнёт поход из Ярославля с судовой ратью, а возле Унжи сойдёт на берег, к своим суздальским конным дружинам, над которыми до встречи будет воеводствовать Пётр Тихмень. В судовой рати останутся тысяцкий Георгий Симонович и воевода Непейца Семёнович. Брат Глеб пусть тоже в судовой рати будет. Со стороны Смоленска со своими ладьями прибежит, иного пути у него нет.

Как ожидали, так и получилось. Глеб Владимирович приплыл в Ярославль по Волге.

Глебово невеликое воинство доглядели и пересчитали на первой ростовской заставе близ устья Медведицы. Три сотни смоленских пешцев и сотня переяславских дружинников — вот и все рати, что привёл с собой Глеб. Лошадей на ладьях было совсем мало: для самого князя, воеводы Геронтия Линяка и гридней-телохранителей. Невелика подмога...

Встречать Глеба на берегу Юрий не стал - вспомнил, как неторжественно привечали его самого в Смоленске. К пристани вышел ростовский дворецкий Дичок Борщов - муж вида грозного. Тучный, багроволицый, в высокой бобровой шапке - дуб могутный, не человек. Глеб поглядывал на него с робостью, а когда Дичок на него надвинулся, силясь склонить необъятное чрево в поклоне, - даже отшатнулся. Ну как задавит?! А сбоку ещё одна громадина надвинулась - богатырь Стар. Глеб перед ним как дитя малое, снизу вверх смотрит, голову запрокидывая. Росточком-то Бог его не обидел, но Стар на две головы выше.