Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

— Господин Ерменев? — спросила Дуняша и, не дожидаясь ответа, сказала, как говорят люди, уверенные в том, что не получат отказа: — Я вдова купца первой гильдии Тимофея Полежаева… Намерена приобрести все, что осталось от покойного вашего брата.

— Право, не знаю-с, — пробормотал хозяин.

— За ценой не постою. Вам, верно, деньги надобны, а картинки эти ни к чему!

— Отчего же-с! — возразил хозяин. — Впрочем… Пожалуйте! Олимпиада Петровна! — позвал он. — К нам посетители…

В сенях показалась женщина, одетая убого и неопрятно, с белесыми, жиденькими, растрепанными волосами.

— Кто такие? — осведомилась она ворчливо.

Хозяин шепнул ей несколько слов.

— Пожалуйте-с! — сказала женщина.

Дуняша с Егором вошли в темный коридорчик.

— Сюда!.. — Хозяин отворил дверь в маленькую горенку.

Грязные стены, штукатурка кое-где осыпалась, закопченный потолок, на полу насорено. У одной стены обшарпанная кушетка, напротив тусклое, засиженное мухами зеркало. В углу мольберт, рядом груда холстов, альбомов, бумаг…

Присев на корточки, Егор принялся рассматривать рисунки. Были среди них новые, были и знакомые…

А это что? На гравюре — массивные крепостные стены, над ними вздымаются клубы дыма… Лес пик, сабель, топоров… Толпа мчится по подъемному мосту… Ах, это штурм Бастилии! Ну да, конечно!.. Вдруг перед его глазами, как живой, возник Иван Алексеевич на груде камней, с альбомом и карандашом…

Под гравюрой подпись: «Гравировал мастер Жантосын по рисунку русского художника Ивана Ерменева».

— А вот не угодно ли взглянуть? — предложил хозяин. — Это покойный брат малевали незадолго до кончины.

…На кушетке полулежит больной. Он почти лыс, глаза ввалились. Одна нога приподнята и обвязана тряпкой.

— Кто это? — тихо спросила Дуняша.

— Сами себя изобразили. В зеркало гляделись и малевали…

Над рисунком было что-то написано.

Егор прочитал вслух:

— «Выгоднее быть цеховым маляром, чем историческим живописцем без покровителей. Испытал, но жалею, что поздно».

Водворилось молчание.

— Сколько вы хотите за все? — спросила Дуняша.

Хозяин развел руками.

— Пятьсот рублей! — сказала Дуняша.

Хозяин не мог сдержать радостного удивления.

— Кажется, маловато! — вмешалась Олимпиада. — Глядите, сколько картинок-то!

Дуняша и не посмотрела на нее.

— Никто другой этого покупать не станет, — сказала она. — Решайте!

— Извольте, сударыня! — торопливо согласился Ерменев-младший. — Забирайте все!

Егора разбудили засветло.

— Запрягают! — предупредил слуга. — Одевайтесь, сударь. Да к барыне зайдите-с, они просили.

Егор быстро оделся, уложил свой несложный гардероб и пошел к Дуняше. Она была уже одета.

— Простимся, Дунюшка! — сказал Егор.

Она повернулась к нему.

— Что с тобой? Никак, плакала?

— Пустяки! — улыбнулась она сквозь слезы. — Я ведь тоже баба, у нас это случается.

На столе лежал рисунок. Егор взял его: это был Дуняшин портрет, писанный некогда Ерменевым в Сивцове…

Русая коса, перекинутая через плечо… В руках охапка полевых цветов…

— Ах как жаль его! — вздохнул Егор, не сводя глаз с рисунка.

— И его и меня! — сказала Дуняша. — Чудно сложилась жизнь. Видно, придется помирать в одиночестве.

Егор взял ее за руку:

— Я счастлив буду до гроба при тебе остаться. Ежели ты не против…

— У тебя должна быть своя жизнь. Давно пора! Жениться надобно!

Егор с удивлением посмотрел на нее.

— Жениться?.. Да на ком же? У меня никого нет…

— Появится, — вздохнула Дуняша. — Если не по книгам станешь жить, а по жизни!.. Впрочем, там видно будет. Садись поешь хорошенько! А в путь тебе всякая снедь уже приготовлена…

Егор уселся за стол, Дуняша положила ему пирогов и холодного мяса, налила крепкого кофе.

— Новикова не забудь навестить в Авдотьине! — напомнила она. — Трудно ему живется! Детишки… Сам хворый, еле концы с концами сводит… А помощи брать не желает, горд!

— Первым долгом к нему отправлюсь! — сказал Егор.

— Петруше поклон передай! А зимой сама в Москву приеду… Приятеля твоего, Каржавина, на днях к себе позову. Скоро должны еще иностранные купцы приехать, он мне понадобится… Ну, отправляйся с богом!

Они посидели в молчании минуту, затем Дуняша резко поднялась. У крыльца ждала тройка, багаж был уложен. Егор поцеловал Дуняшину руку, она прикоснулась губами к его волосам. Он уселся в коляску.

— Трогай! — приказала хозяйка. — Счастливый путь!