Имоджен Гауэр - Русалка и миссис Хэнкок

«Это плавание особое», – говорит шепот, странное трепыхание в самом сердце.

Оно все изменит.

И внезапно, в тишине своего рабочего кабинета, этот побитый жизнью человек, уткнувшийся лбом в ладони, вдруг испытывает детскую радость предвкушения.

Дождь ослабевает. Кошка с хрустом грызет мышиный череп. И когда она смачно облизывается, мистер Хэнкок наконец позволяет себе исполниться надежды.

Из-за дождя все птицы попрятались, но какая-то ворона только что спорхнула со стропил дома мистера Хэнкока и теперь распушает атласные черные перья, наклонив голову набок и озирая мир одним бледным придирчивым глазом. Если ворона расправит крылья, то уловит в них влажный ветер, налетающий порывами с улиц внизу и приносящий запахи горячей смолы, речного ила, едкую аммиачную вонь сыромятни. А если она спрыгнет с карниза и взмоет над крышами Юнион-стрит, то в два счета достигнет судоверфи, колыбели будущих кораблей, которые даже в своем младенчестве возвышаются над всеми окрестными зданиями. Иные из них, с просмоленными полированными бортами, трепещущими флагами и поблескивающими носовыми фигурами, уже готовы к спуску на воду. Другие – пока еще просто полые остовы из свежеструганного дерева – лежат в сухом доке, похожие на громадные белые скелеты китов.

Если же ворона устремится отсюда на северо-восток, следуя вдоль изгиба реки, и пролетит без остановки шесть миль… возможно ли вообще такое? Каковы привычки этих птиц? Насколько обширна территория их обитания? Но если ворона проделает такой путь в небе с отползающими к горизонту тучами, она доберется до Лондона, где оба берега реки сплошь изрезаны большими и малыми доками, среди которых есть и высокие желтокаменные, и низенькие дощатые, покосившиеся и почерневшие от времени.

Вода надежно заперта между длинными причалами и мостами, но после ливня она грозно вздувается и колышется. Белопарусные корабли идут по ней медленно, с трудом, а лодочники собираются с духом, чтобы вывести свои маленькие суденышки прочь от берега, борясь с течением. Когда солнце все же выглянет из-за туч, предполагаемая ворона пролетит над сверкающим стеклом саутворкских дынных теплиц, над зданием таможни, над ярусным шпилем церкви Святой Бригитты, над оживленной площадью Севен-Дайелс и в конце концов достигнет Сохо. Когда она станет спускаться к сточной канаве на Дин-стрит, ее тень проскользит по окну на втором этаже одного особого дома, мимолетно заслонив дневной свет, льющийся в комнату, и лицо Анжелики Нил на мгновение скроется в темноте.

Анжелика Нил, свежая и благоуханная, как заварной крем на розовой воде, сидит за туалетным столиком, лениво поедая тепличные фрукты из вазы, в то время как ее подруга, миссис Элиза Фрост, осторожно вытаскивает у нее из волос последнюю подпаленную папильотку. Она снова затянута в корсет, на плечи наброшена накидка для пудрения, но щеки у нее все еще пылают румянцем после ночных трудов, и взгляд невольно обращается, снова и снова, к прелестному отражению в зеркале, словно к лицу возлюбленного. Канарейка в клетке прыгает и свистит, зеркала вокруг сверкают. На столике – ленты, серьги, хрустальные флакончики. Каждый день женщины перетаскивают его из темной гардеробной в солнечную гостиную, чтобы сэкономить на свечах.

– Скоро необходимость в этом отпадет, – говорит Анжелика, окутанная облачком пудры для волос. – С началом сезона, когда спрос на развлечения вырастет и ко мне станут ходить чаще, мы заживем гораздо лучше.

Измятые треугольнички папильоток на полу испещрены словами уэслианской проповеди, ибо все до единой вырезаны были из душеспасительных брошюр, ежедневно раздаваемых продажным женщинам Дин-стрит.

– Хм-м… – произносит миссис Фрост, ловко скручивая золотистые волосы подруги в валик и укладывая пышной короной на макушке. Она вынимает зажатые в губах шпильки, чтобы ответить внятно. – Надеюсь, ты права.

Они живут в этих комнатах уже две недели, платя за них банкнотами из пачки, которая, хотя и бдительно оберегаемая миссис Фрост, с каждым днем становится все тоньше и тоньше.

– Все-таки у тебя на душе неспокойно, – вздыхает Анжелика.

– Да, кошки скребут. С деньгами у нас то густо, то пусто, то нет ничего. Что будет завтра – одному Богу ведомо…

– Это не моя вина.

Анжелика возмущенно распахивает глаза и дергает плечом, отчего сорочка у нее на груди сползает на дюйм ниже. Анжелика и впрямь не виновата: до прошлого месяца она находилась на содержании у пожилого герцога, который все три года сожительства души в ней не чаял, но забыл упомянуть в завещании.