Григорий Панченко - Потерянная принцесса [litres]

Это, кажется, не очень понравилось старому сельджуку, он даже сказал что-то вроде того, что «у костра простых воинов мясо сочнее». Но место нашлось. Кроме того, у их костра вдруг появился мех с вином – и совершенно точно не следовало уточнять, нарушается ли Магомедов закон тоже из уважения к предкам или по иной причине.

От второго костра долетел взрыв смеха. Орденские и тюркские ратники сидели там вперемежку, свободно общались, не понять, на каком языке – и вот сейчас, как видно, кто-то отпустил шутку, развеселившую всех и без перевода.

У их костра больше молчали. Причем лишь Мархогу и вправду сказать было нечего – он не владел ни одним из тех языков, на которых в Святой земле можно было общаться с магометанами.

В сельджукском отряде нашелся опытный лекарь. Он осмотрел руку Лютгера, смазал ее остро пахнущим бальзамом, а потом признал очевидное: железо спасло. Если бы не кольчатый рукав, расстался бы рыцарь с большим куском своего тела, а скорее всего – и с душой.

Тут бы в самый раз спросить о тех, в бою с которыми расставались сегодня души и тела. Вместо этого Лютгер отчего-то задал вопрос о цвете кошмы.

– Есть у нас такое правило: на племенных советах тот, у кого есть сыновья, сидит под белым знаменем на белой кошме, ест мясо белого барана, – охотно пояснил Гюндуз. – Тот, у кого лишь дочери – под алым знаменем, на красную кошму садится, вкушает мясо барана бурого или рыжего. А под черным знаменем на совет приходят бездетные. Черную кошму расстилают, мясом черношкурого барана давятся.

Лютгер перевел его слова Мархогу. Юноша, кажется, всерьез обеспокоенный, привстал, чтобы увидеть, какая под ним кошма. И, кажется, не сумел этого понять в пляшущем свете костра, который съедал все цвета. Лютгер, во всяком случае, не смог рассмотреть сейчас, но темной она была точно.

У дальнего костра снова засмеялись. Бог весть, от какого барана там ели мясо и было ли оно сочнее: на самом деле вряд ли, сушеное мясо в любом случае сок не сохраняет. Но веселее уж точно.

– Нас это не касается, – качнул головой Бруно.

– Конечно, – спокойно ответил старик. – Это даже соседних племен не касается. Тех, которые в пору Джахилии [8]считали, что их предки не из яйца священной цапли вылупились, а были снесены какой-то другой птицей. Да ты-то, гость мой, и вовсе на своем плаще сидишь.

– Я мог бы и на голой земле сидеть. Мы – те, кого твои единоверцы называют «зухиддим» и подобных которым у вас нет. Для нас мирские блага – тлен, а семья запретна.

– Не может благо быть тленом, если ты сам не отверг его. А отвергая, делаешься неправ. Ибо сказано: «Женитесь на часто рожающих! Поистине, даже не снискав иных заслуг, в Судный день сможете гордиться многочисленностью ваших потомков перед другими!» И тот, кто сказал это, знает лучше смертных.

– Во всяком случае, отрадно видеть, что ты, достопочтенный, сидишь на белой кошме, – поспешил вмешаться Лютгер. Потому что не дело неучтиво говорить с тем, с кем только что сражался против общего врага. Особенно если ваши воины сейчас отдыхают у одного костра. И твоих воинов меньше.

– Да, иметь сыновей – великое благо, – голос старика был по-прежнему невозмутим. – И горе тем, кто их лишен. Но погодите-ка…

Он отпил вина из чаши, задумчиво посмотрел на своих гостей, очевидно, решая что-то про себя. И, видимо, взвесив все «за» и «против», вновь заговорил:

– Не уверен я, что мы одно и то же значение вкладываем в слово «зухиддим». Однако, слыхал я, есть среди христиан этого края отшельники-воители, которых называют «теутон». Слышал ли ты о таких, гость мой фогт?

– Доводилось, – степенно кивнул Лютгер, с трудом сумев подавить изумление.

– Сможешь ли привести меня к ним?

Этот сельджук и вправду прибыл очень издалека. Едва ли удастся найти среди окрестных магометан тех, кто не знал бы, что немецкое братство госпиталя Марии – это и есть Тевтонский орден. И не узнал бы при первом же взгляде знак этого ордена – черный крест на белом фоне. Знак, которым помечены знамена, плащи, надоспешные котты и попоны боевых коней.

– Смогу.

– Воистину, сам Аллах свел нас вместе! – с воодушевлением воскликнул старый сельджук, или уж кем он там был. – Потому что, да будет ведомо тебе, у меня есть важное предложение для их тарау, главы.

– Добиться приема у Великого магистра ох как непросто, – произнес Бруно. – Не всякому фогту это удается…

Он перевел взгляд на Лютгера.

– Но Всевышний и вправду свел тебя с нужными людьми, почтенный, – ответил Лютгер, продолжая смотреть на Гюндуза. – Этому фогту – удастся.