Филиппа Грегори - Последняя из рода Тюдор

– Отец! – уже кричу я, и тогда он набрасывается на меня.

– Это место принадлежит не тебе! Ты должна подчиниться фортуне, – внезапно заявляет он.

– Что?

– Ты должна снять королевские регалии и удовольствоваться скромной жизнью вдали от двора.

– Что? – повторяю я, но на этот раз просто стараясь выиграть время.

Судя по всему, мы проиграли, и отец решил устроить вот такое представление, целый маскарад вместо разговора с возлюбленной дочерью, чтобы досужие уши услышали и донесли, как он своими руками срывал гербовый балдахин. Или он не знает, что еще сказать в этой ситуации. Ну что же, я, в отличие от него, всегда знаю, что сказать.

– Я с большей радостью сниму их, чем надену, – отвечаю я. – Ведь только из послушания тебе и матери я совершила этот страшный грех.

Он смотрит на меня с выражением потрясения на лице. Можно подумать, с ним заговорил сам разорванный балдахин, ну или этот тупица Гилфорд, который таращится вокруг над моим плечом.

– Ты должна вернуть корону, – повторяет отец, как будто я с ним спорила, и с этими словами выходит из залы. Он не дождался моего ответа и не поклонился.

Я поднимаюсь со своего трона и тоже иду прочь от поверженного символа власти. Мои фрейлины следуют за мной в личные покои. Я замечаю, как одна из них задерживается, чтобы перекинуться парой слов со слугой моего отца.

– Помолимся, – говорю я, как только за нами закрываются двери.

– Прошу прощения, – вдруг раздается голос из-за моей спины. – Но ваш отец только что прислал слугу с извещением, что мы можем быть свободны. Можно я соберу вещи и поеду домой?

В моих комнатах стало гораздо тише, и до меня стали доноситься приветственные крики толпы по ту сторону ворот Тауэра. Отцы города велели наполнить фонтаны красным вином, чтобы каждый мошенник и негодяй мог напиться и кричать: «Господь, храни королеву!»

Я отправляюсь на поиски отца. Он должен знать, что мне делать дальше. Может быть, он отвезет меня домой, в Брадгейт. Но сначала мне долго не удается его разыскать: его нет ни в тронном зале, ни в королевских покоях, ни в приемных покоях и в комнатах Гилфорда, в которых в кои-то веки тихо. Даже Гилфорд присмирел и всего лишь играл в карты с полудюжиной своих приятелей. Увидев меня, они встают, а я спрашиваю Гилфорда, не видел ли он моего отца. Услышав отрицательный ответ, я не трачу времени на вопросы о том, почему он так бледен, что его так беспокоит и почему они с приятелями так непривычно тихи.

Я хочу найти отца. Его нет в Белой Башне, поэтому я выхожу на улицу и бегу по лужайке к часовне Святого Петра, чтобы посмотреть, не молится ли он в одиночестве перед маленьким алтарем. Не найдя его там, я еще долго бродила по Тауэру, пока не дошла до конюшен. Как раз в этот момент в воздухе разнесся звон колоколов часовни. Звонарь бил снова и снова, и это было не отбивание часа и не призыв на молитву, странная, непонятная какофония звуков, будто все колокола Лондона ударили сразу. Из-за стен Тауэра доносились людские крики и приветствия. Стаи воронья снялись со своих мест по всему Тауэру и взмыли в небо темным, недобрым каркающим облаком. Я прижала руки к ушам, чтобы заглушить жуткие звуки криков толпы, звона колоколов и пугающего вороньего грая.

– Да с чего весь этот за шум! – раздраженно крикнула я. Но я знала ответ на свой вопрос.

В конюшню я вбежала, как простушка из деревни: прижав руки к ушам и испачкав подол платья. И там увидела отца, садящегося на коня. Тогда я подошла к его лошади, трогая рукой ее поводья.

– Отец, что происходит, отец? – кричу я, чтобы пересилить колокольный набат. Тем временем ворота конюшни распахиваются и оттуда выбегает с полдюжины парней, оставив их нараспашку. – Ради всего святого, что происходит?

– Мы проиграли, – говорит он, наклонившись в седле, чтобы положить руку мне на голову, словно в прощальном благословении. – Бедное дитя. Это была великая затея, но мы проиграли.

Но я по-прежнему не понимаю его. Кажется, я вообще ничего не понимаю. Я оглохла. Видимо, в этом и было дело: я просто не слышала, что он говорил. Колокола так грохотали, вороны так шумели, что, должно быть, я не разобрала ни слова.

– Что мы проиграли? Я знала, что мы отступали. Я знала, что она защищала Фрамлингем. Там что, было сражение? Вой-ско Джона Дадли потерпело поражение?

– Никакого сражения не было. Она выиграла, не обнажив ни одного меча. Лондон провозгласил королевой Марию, – ответил он. – Несмотря на все то, что я сделал ради тебя. Поэтому они и бьют в колокола.