Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

— Марфа Апраксина.

— Постой, постой, это какого же Апраксина?

— А Матвея Васильевича дочь.

— Так это Марфинька? — воскликнул государь. — Но она ж ещё... Хотя постой, ей же уже... Это сколько же?

— Ей уже пятнадцать, Фёдор Алексеевич. А какая красавица, ты б посмотрел.

— Да знаю, чего ты мне рассказываешь. Я её видел... Но тогда ей было, кажется, десять лет. Боже, как время-то летит. Марфинька — невеста.

Языков, почувствовав заинтересованность государя, даже вскочил на своём тулупе. Ещё бы, как-никак с Апраксиным он родня. Оттого и Марфинька у него вмиг с языка соскочила, едва царь о невесте обмолвился. Это кому ж не лестно с царской семьёй породниться, хотя и через седьмое колено? Тут уж не до сна и постельничему стало. И он не менее часа расписывал Фёдору Алексеевичу достоинства его будущей невесты: и красавица, и умна, и добра, и грамотна, даже латынь ведает. И государь с удовольствием слушал эти похвалы и всё пытался представить себе её нынешнюю. И никак не мог, всё время виделась та розовощёкая девочка Марфинька: «Господи, Марфинька — невеста».

Утром чуть свет по морозцу, по снежку помчался Языков к Апраксиным. Приворотный сторож, оттащив собак, пропустил его в дом. В сенцах, оббив от снега валенки, он вошёл в прихожую, где встречен был самим хозяином.

— Иван? — удивился Апраксин столь раннему приходу гостя. — Никак, что важное?

Знал же Апраксин, кем состоит при государе Языков, и столь раннее его появление в доме рядового стольника невольно озадачивало: постельничего государь с пустяками не пошлёт.

— Важное, Матвей Васильевич, идём в твой кабинет, — скинув шубу, предложил Языков.

В кабинете, едва присели на лавку, Языков сказал торжественно:

— Ну, свояк, я к тебе с вестью радостной и приятной.

— Какой? — прохрипел Апраксин сразу пресёкшимся голосом.

— Великий государь Фёдор Алексеевич просит твою дочь в жёны.

— Марфиньку? — пролепетал, побледнев, Матвей Васильевич.

— Ну а кого же? У тебя, чай, одна дочка.

Апраксин закатил глаза, схватился за сердце, задышал часто, потом, глубоко вздохнув, вымолвил:

— Ну, Иван, эдак и убить можно.

— Ты что? Не рад, что ли?

— О чём ты? Радость радости рознь. От такой, каку ты выпалил, и помереть недолго. У меня аж дух занялся. Скаженный ты, Иван, нет чтоб подготовить потихоньку-помаленьку, а ты бу-бух, словно из пищали пальнул.

— Ну, прости, коли так, Васильич. Так что я должен государю сказать? Ты согласный?

— Ты ещё спрашиваешь. Да это счастье, какое за жизнь не всякому выпадает.

— Надо ж и Марфу спросить. Государь велел только по её согласию.

— Раз велел, спросим. Эй, кто там, — вскочив, бросился Апраксин к двери. — Позовите Марфиньку.

Марфинька явилась улыбающаяся, счастливая, как и положено в её возрасте.

— Здравствуйте, дядя Ваня, — приветствовала поклоном Языкова.

— Здравствуй, солнышко, — отвечал Языков, невольно засвечиваясь улыбкой. — Расцвела, Марьфинька, расцвела. Ты невеста уж.

— Марфинька, доча, — заговорил Апраксин. — Ты токо не пужайся, милая.

Девочка сразу посерьёзнела, улыбка с лица пропала.

— Что, батюшка?

— Ничего, ничего плохого, — заспешил сразу Апраксин. — Наоборот, радость великая. Государь тебя сватает в жёны.

— Меня? — вытаращила глаза девочка.

— Тебя, доча, тебя. Ты ему шибко по сердцу пришлась.

— А разве мне можно уже?

— Да, да, Марфинька, в самый раз. Токо государь не велит тебя неволить, велел спросить, согласна ли ты?

— А ты как, батюшка?

— Я-то? Да ты что? Дочка царицей станет, какой же отец не согласится.

— Ну, значит, и я согласна.

— Вот и умница. — Апраксин поцеловал дочку в лоб, перекрестил. — Станешь царицей, все пред тобой клониться станут. Всяко твоё слово исполнять мигом будут.

— А я смогу тогда крёстного из ссылки воротить?

— Конечно. Токо пальцем шевельни.

— Тогда я согласна.

— Ну вот, — улыбнулся Языков и вытащил ожерелье. — В знак обоюдного согласия великий государь послал тебе жемчужное ожерелье, которое обязательно просил надеть в день свадьбы.

— А когда это будет?

— Я думаю, скоро. Так что будь готова, Марфа Матвеевна.

Как и было решено с постельничим: ничего не откладывать в долгий ящик, Фёдор вечером опять явился в верхнюю горницу. А там словно и ждали его, собрались все царевны: три тётки — Татьяна, Анна и Ирина и обе сестры Софья с Марфой. Взглянули вопросительно на вошедшего.

— Я всё обдумал, вы уговорили меня, — сказал с порога Фёдор. — Женюсь.