Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

— Хорошо, — сказал Возницын, — я должен подумать. Дело это серьёзное.

— Сколько намерен думать? Неделю? Месяц?

— Завтра скажу уже, — отвечал Возницын, неожиданно испугавшись столь долгих сроков, названных визирем.

— Ну что ж, завтра жду тебя об это же время. Но учти, султан переписывать грамоту не позволит.

Царьградский патриарх встретил царского посланца ласково, благословив, пригласил в свою трапезную, где представил его ещё двум патриархам — александрийскому и иерусалимскому, приехавшим в это время в Стамбул.

— Вон нас скоко, — сказал патриарх, — неужто не сыщем доброго совета.

За нежирной трапезой, состоявшей из рыбы, гречневой каши и фруктов, патриарх спрашивал:

— Как там здоровье великого государя?

— Слава Богу, — отвечал Возницын, — государь здрав и государыня тоже.

— Мы каждодневно молимся за него. И его неудачи бьют и нас в самое сердце. Поганые-то, почитай, всё Правобережье подмяли под себя. Теперь, того гляди, Киева взалкают. Тяжело ему, Фёдору Алексеевичу, ох тяжело. Не надо бы Киев-то уступать. Ох не надо. Ведь то первый первопрестольный град Руси. Первокрещённый.

— Киев государь откупил у поляков.

— Во дожили, — взглянул патриарх на своих коллег: александрийского и иерусалимского. — За свой город платим чужому дяде. Каково?

— Нехорошо, — согласились гости. — Несправедливо сие.

— Это не то что «несправедливо» — это настоящий разбой, — басил патриарх. — А ты с чем, сын мой, пожаловал к басурманам?

Возницын подробно рассказал о своей миссии, закончив искренним признанием:

— Не знаю, что и делать, святой отец. Брать — не брать? Вот решил с вами посоветоваться.

— Значит, Запорожье он исключил из грамоты, — вздохнул задумчиво патриарх.

— Исключил, святой отец. А мне в Москве князь Голицын наказал: ложись костьми, но статью включи.

— Ну князю с издаля-то хорошо наказывать. А запорожцы-то сами как?

— Запорожцы присягнули государю, святой отец. Все ему крест целовали.

— Так это ж прекрасно, сын мой, — оживился патриарх. — Пусть турки их в грамоте государевыми не назвали, пусть. Зато на деле они сами государю передались. Это прекрасно, я очень, очень рад за царское величество, что Запорожское Войско под его руку встало наконец твёрдо.

— Так как мне, святой отец, брать утверждённую грамоту?

— Брать, Прокофий, обязательно брать.

— А не будет на меня гнева в Москве?

Возницын знал, что «московский гнев» очень даже хорошо может спину разрисовать кнутом или батогами.

— Никакого гнева не будет, сын мой, в конце концов, я напишу с тобой письмо Иоакиму, чтоб он в случае чего защитил тебя.

— Правда? — обрадовался Прокофий, у которого словно гора с плеч свалилась.

— Правда, сын мой Прокофий, — улыбнулся патриарх. — Истинная правда. Ешь вон апельсины, отец святой их из самой Александрии в гостинцы нам привёз.

— Угощайся, Прокофий, — поддержал хозяина александрийский патриарх. — Мы тоже советуем грамоту взять. Главное, что она для державы мир несёт. А за мир можно чем-то и поступиться.

— Разве тебе мало поддержки трёх патриархов? — спросил иерусалимский гость.

— Что вы, отец святой, я рад, я безмерно рад такой поддержке, — отвечал вполне искренне Возницын, радуясь, что ответственность с ним добровольно разделили три высших духовных лица христианской веры. Теперь даже если вдруг «разгневается Москва», у него есть высокая заступа, к которой наверняка присоединится и патриарх Иоаким.

И всё же назавтра, принимая грамоту от визиря, Возницын выразил ему официальный протест, надеясь, что секретарь визиря обязательно впишет его в отчёт:

— Я, господин визирь, принимаю эту грамоту поневоле и повезу её царскому величеству на произволение. И не знаю, будет ли она годна государю или нет.

— Ладно, дьяк, — сказал почти миролюбиво визирь. — У нас теперь мир на двадцать лет. И давай не будем омрачать начало его.

О том, что он поступил разумно, взяв всё же грамоту, Возницын убедился в Батурине, оказавшись гостем гетмана Самойловича. Ради такой радости гетман устроил пирушку со своей старшиной, где посадил Возницына рядом:

— Ну молодец ты, Прокофий, что заехал до мэнэ. Спасибо тебе. Порадовал батьку.

— Да вот не удалось Запорожье в грамоту вписать, — оправдывался Возницын. — Турки упёрлись как бараны.

— Ото они потому упёрлись, что думают Запорожье Юраске Хмельницкому презентовать. Я ихи петли знаю. Но Юраске не видать теперь Запорожья как своих ушей. Ежели раньше Серко с ним шушукался, то Стягайло кукиш покажет, коли што.