Оскар Хавкин - Дело Бутиных

Между тем попытки Иринарха пробиться в дом Хаминова на Тихвинской для свидания со Стрекаловским не приводили к успеху. Прислуга была, по-видимому, накрепко предупреждена. Женщины не показывались. Двери были все позакрыты. Оставалась, верно, труба на крыше, но по ней можно угодить лишь в котел со щами.

Раздосадованный неудачей, Иринарх явился к Бутину.

— Стрекаловского я, клянусь шотландским ромом, добуду. Но верьте или не верьте, а я придумал получше вашего стрекулиста-умника. Он до того не дотумкает, до чего я дотумкал. Дайте мне лишь тысчонку на расходы.

— Ну, герой! Может, посвятите в секреты ваших действий? Если кого угостить в трактире, так и красненькой хватит. Для меня сейчас тысяча — большие деньги!

— Михаил Дмитриевич, не жильтесь, ей-богу же, верну вам эти денежки. Это такой человек… Благороднейшая личность, хотя и не пьет. Можно сказать, борец за правду. А кто — не спрашивайте. Я перед вами ответчик!

— Братец, — пожал плечами Бутин, — изволь, дам я тебе эту тысячу. Даже из простого интереса. Веет приключениями из романов Эмара. «Мчится на мустанге непобедимый охотник Твердая Рука, по зову друзей, и везет с собой полмиллиона пиастров».

— Я простой человек, Эмаров ваших не читаю, но рука у меня твердая, в особенности после доброй порции мальвазии! Прощайте, братец, направлюсь дело делать!

Взял тысячу и ушел.

Бутин горько посмеялся по поводу «эмаровских» своих иллюзий, укорил себя за пропавшую, совсем не лишнюю тысячу и сел писать срочные письма в Москву — Морозовым, Кнопу, Третьякову и прочим. С просьбами укоротить зарвавшихся доверенных.

А Иринарх двинулся через весь город в сторону Ушаковки, за Ремесленную слободку, к Знаменскому. Тут в узком проулке за женским монастырем стоял маленький аккуратный домишко с низенькими окошками, с искусно вырезанными наличниками и карнизами над ними и веселым коньком на крыше. Уютный домишко!

Дверь открыл суровый на вид старик, сухопарый, костистый, чисто бритый, одетый в длинный опрятный сюртук. Ходил он с палкой, пришаркивая ревматическими ногами. А взгляд живой, лукавый. Он, наверное, поглядывал в окошко, ожидаючи Иринарха — так быстро открыл входную дверь. Любил бутинский братец бывать в этом доме у одинокого старика. Если б только не кошки! — рыжие, серые, черно-белые, и все разнеженные, закормленные, ленивые, возлежащие на лавках, лежанке, постели, под столом и глядящие на входящих с сытым, ласковым и безразличным прижмуром.

— Заходите, Иринарх Артемьевич, вот сюда шапку, сюда пальто, нет-нет, туда не надо, Тишку придавите, и не здесь, тут Фомка привыкши, вон на лавке у окна местечко, пристраивайтесь. Документы давно в аккурате, сейчас зачитаю, не будем терять времечко дорогое, а потом чайку попьем с булкой миндальной — за самоварчиком всю стратегию и распишем!

Иринарх поглядел на свое короткое, припухлое в одном месте пальто, — там смирненько полеживал полуштоф в приятном обществе круглой русской луковки и длинной китайской редьки.

Старик выразительно, приостанавливаясь в особых местах и поверх очков поглядывая на гостя, прочитал заготовленную им бумагу, исписанную витиеватым, с длинными охвостьями букв почерком.

Иринарх только похмыкивал от удовольствия. Если бы брат прослушал это истинное произведение искусства, — напрочь забыл бы Эмара с его мустангами и пиастрами! Каждое слово — как из ружья, в самую то есть точку!

Аверкий Самсонович Хлебников всю жизнь прослужил на почте незаметным, исполнительным работником, слишком исполнительным, по мнению некоторых, и от того, будучи несносным, придирчивым, не прощал никому, даже старшим чиновникам, отступлений от распорядка, правил, инструкций, и в бумагах прицеплялся к каждой запятой. За свою приверженность к точности, справедливости получил прозвище «законника», чем немало гордился. Трудясь на почте, приватно и весьма усердно изучал законы Империи и европейских стран и, обладая великолепной памятью и способностью к систематизации, выйдя в отставку, успешно занялся адвокатурой.

Над ним посмеивались, — чудаковат, возвышен в выражениях, однако же гражданские процессы выигрывал, если не в первой, то во второй или третьей инстанции. Он был старчески тщеславен, но простодушен и доверчив во всем, что не касалось исполнения закона. Иринарх завоевал его симпатию преклонением перед знаниями и чудовищной памятью законника. Их странная дружба — трезвенника-правдолюбца и выпивохи Иринарха — покоилась на основе любви к правде и справедливости. Когда Хлебников отсудил земельный участок вдовы его товарища по службе у такого иркутского воротилы, как Базанов, Иринарх просто не мог не навестить скромного победителя и тогда совершил первый свой поход в Знаменское, дабы поздравить хорошего человека и распить с ним чарку-другую. Один пил ром, другой попивал чаек, и оба очень нравились друг другу.