Клыч Кулиев - Махтумкули

Выстроившиеся около дома, как вымуштрованные воины, талибы разом сложили руки и поклонились. Эмин-ахун еле кивнул, высматривая приезжего. Им оказался крупный чернобородый веснушчатый человек. Ахун узнал одного из людей Борджак-бая и с душевным смятением прошептал про себя:

— Побереги нас, создатель, от худа!..

Оказывая почтение хозяину, гость еще издали спрыгнул с седла и пошел навстречу ахуну, ведя коня в поводу. Однако от приглашения зайти в дом отказался.

— Мне всего несколько слов сказать вам, тагсир, и… лучше бы без свидетелей!

Эмин-ахун посмотрел на шпиль минарета, четко рисующийся в утреннем небе, подумал и сказал:

— Пойдемте… Я должен выйти к народу. Пока мы дойдем, вы мне объясните свое дело.

Дело заключалось в одной-единственной фразе, но она заставила Эмин-ахуна вздрогнуть, как от удара хлыста, и приостановиться.

— Меня вызывает господин хаким? — переспросил он все еще не веря.

— Да, — подтвердил веснушчатый посланец. — Он сейчас в Гямишли, вчера вечером приехал.

— Еще кого вызвал?

— Этого я не знаю, тагсир. Кроме Борджак-бая, из наших там никого нет. Говорят, не сегодня-завтра будет освобожден Адна-сердар.

— Сам хаким говорил это?

— Да, люди слышали, как он обещал Борджак-баю.

Неторопливо переступая по мягкой пыли, ахун подумал:

"Вызывает господин хаким… Зачем вызывает? Если поедешь, наверняка придется брать на себя массу обязательств, давать обещания; не поедешь — станешь явным врагом государства. Что делать? Один аллах ведает, откуда повеет ветер завтра…"

Глядя, как кончик поводьев чертит тонкую полоску по дорожной пыли, чернобородый сказал негромко:

— Борджак-бай передать велел, пусть тагсир не опасается — опасности нет никакой.

Эти слова уязвили самолюбие ахуна: гость раздумье принял за трусость. Но не объяснять же ему своих мыслей! И Эмин-ахун спокойно возразил:

— Неужели, иним, Борджак-бай думает, что мы боимся за свою жизнь? От судьбы своей никто не спрячется, хотя, хвале аллаху, до сих пор сам создатель был нашим защитником. Да не лишит он и дальше нас милости своей!.. Дело, иним, не в моей голове. Народ убедить невозможно — вот что заставляет тревожиться. Люди совсем дурными стали.

Помолчав, гость спросил:

— Что мне передать хакиму, тагсир?

Ахун ответил не сразу.

— Пойдем, иним, к минарету, — сказал он, — послушаешь, что люди говорят. А остальное я добавлю.

— Нет, тагсир! — отказался веснушчатый. — Я должен слышать ответ от вас, а не от людей. Скажите, что передать, и я поеду, не задерживаясь.

Красивая борода Эмин-ахуна дрогнула. Но сдерживая чувства, он спокойно сказал:

— Что ж, тогда, иним, скажи хакиму, что Эмин-ахун приехать сейчас не может. Не знаю, видно, простудился я, что ли, все тело ноет. Встал с постели только потому, что необходимо поговорить с народом. Ходят разные проходимцы, сеют панику, мутят людей. Сам, вероятно, видел, сколько их стоит наготове со связанными пожитками Только крикни — немедленно побегут без оглядки. Вот и надо их успокоить. Ты, иним, скажи Борджак-баю, а он пусть объяснит хакиму, что я сторонник спокойствия. Бродяжничество к лицу недоумку, а мирный народ должен жить на одном месте… Я прекрасно понимаю, что никто не обретет спокойствия, бегая от государства. Беда, что многие не понимают этого. Но я сделаю все, что в моих руках, чтобы не позволить неразумным седлать коней. Пусть Борджак-бай заверит в этом господина хакима. И просьбу мою передаст: пусть войско не переходит Гямишли. Если перейдет, тогда у меня не хватит сил сдерживать народ. Да и никто уже не сдержит. Так, слово в слово, и передай, иним, Борджак-баю. А он пусть расскажет хакиму. Понял меня?

— Понял, тагсир!

— Ну, вот и молодец, пусть твоя жизнь будет долгой. Счастливого тебе пути, иним!

— Будьте здоровы, тагсир!

Не успел гость скрыться из глаз, как на правом берегу реки показалось семь или восемь всадников, скачущих в клубах пыли по направлению к селу. Они прогрохотали по мосту через Гурген и направились к дому ахуна. Толпа, давно уже заприметившая их, ринулась туда же. Поспешил и ахун, гадая, кого это еще принесло.

А принесло такого гостя, о встрече с которым Эмин-ахун думал меньше всего. Однако настроение людей, по всей видимости, не отвечало настроению ахуна. В толпе люди возбужденно и радостно переговаривались:

— Смотрите-ка, Махтумкули!

— Неужто сам?

— Где, где Махтумкули?

Люди старались протиснуться поближе к приезжим, позабыв, что надо дать дорогу ахуну. Он рассердился и громко сказал: