Павел Байдебура - Искры гнева [роман и рассказы]

— Пошабашили… — произнесла как-то странно Морозиха.

Мне показалось, что она сейчас начнёт упрекать или уговаривать, как нас уговаривал недавно десятник, чтоб мы ещё часа два поработали, потому что простаивают вагоны. Но Морозиха только удивлённо глянула на нас, лежащих на земле. Взгляд её был какой-то беспокойно-пытливый и, казалось, пренебрежительный.

— А вы, я вижу, каждый день здесь ходите, — сказал Костя. — И кусочки, как крохи, подбираете.

— Имеешь каравай, береги и крохи, — сказала поучительно Морозиха. — Бывает, когда и крошка весит много.

— Что касается хлеба, то оно, может быть, и так…

— И угля, сынок, и угля, — веско произнесла старуха. — А вы, наверное, нездешние? — спросила уже более мягко.

Я ответил, что мы с Киевщины и на этой шахте недавно.

— Вон кроха упала! — сказал Костя в тот момент, когда от толчка паровоза с платформы посыпался уголь.

Морозиха старательно подобрала куски, бросила их в вагон и снова подошла к нам.

— Зря, сынок, смеёшься, — сказала строго, но не сердито. — Может быть, сынок, не только этот вагон угля, а даже вот тот кусок кому-то очень пригодится. И как знать, может быть, где-то этого уголька ждут не дождутся…

Мы молчали.

Не знаю, что думал мой напарник, а мне не хотелось слушать сейчас эти нудные нотации.

— Вы молодые и на этой шахте, говорите, недавно, — тихо сказала старуха. — Я тоже недавно. Гощу. А сама-то я из этих краёв, из шахтёрской семьи. Крошка угля… — Морозиха задумалась о чём-то, а затем снова заговорила: — Если уж зашёл у нас такой разговор, то, наверное, я не утерплю и расскажу вам одну историю…

Мы были не прочь послушать. Время проходит зря: ожидаемого десятника нет и нет. И если старой женщине хочется поговорить, то пусть говорит.

— Это было, я хорошо помню, зимой и, кажется, и восемнадцатом году, — начала Морозиха. — Наши стони укрывал глубокий снег, морозы стояли жгучие, как огонь. А кругом наседали враги. С запада, как та саранча, пёр немец, тогда ещё его и кайзером звали… Так вот, оттуда немчура, а с восточной стороны — донская казачня со своими атаманами…

Меня и Костю заинтересовал рассказ. Мы поднялись с земли, уселись на ступеньке вагона, старушку усадили на носилках, перевёрнутых днищем вверх.

Морозиха рассказывала спокойно, не спеша, и мы унеслись вместе с ней в те далёкие, грозные и героические дни…

…Долго тянулись упорные бои шахтёров с белоказаками-дончаками. Перевес был на стороне казаков. Тогда горняки шахты № 2, все, кто мог держать оружие, оставили родной посёлок и двинули в город Луганск, к своим братьям-рабочим.

И потянулись дни и ночи, тревожные, кровавые. Свирепствовали злые дончаки — издевались, грабили, убивали. Но однажды стало известно: на железную дорогу, занятую казаками, прорвался бронепоезд красных. Он промчался до самой станции Лихая, разгромил вражеские отряды, захватил много оружия и должен был возвращаться к своим на станцию Родаково, Однако возвратиться своевременно не смог. Где-то около станции Сборная белые преградили ему дорогу.

Вражеское кольцо сжималось. Всё сокращался и сокращался путь бронепоезда. И произошло то, чего ожидали белые, — у красных кончился уголь. Казаки окружили бронепоезд со всех сторон, но подойти близко и захватить его не могли: красные упорно отстреливались.

Белые организовали осаду, рассчитывая на то, что у красных в конце концов кончатся патроны и снаряды и тогда они захватят бронепоезд. Красноармейцев мог спасти только уголь. Он находился недалеко, был совсем рядом, в шахте, горою лежал под эстакадой, но взять его было невозможно. Все проходы к шахте стерегли вражеские часовые.

В трёх верстах от шахты, в степи, засыпанный снегом, стоял бронепоезд. Каждый день оттуда слышались приглушённые выстрелы и тревожные гудки, вызывавшие беспокойство у шахтёров в посёлке. В эти дни все помыслы старых и малых жителей посёлка были там, в степи, около своих, родных. Как им помочь? Как их спасти?

Ещё с вечера, как только начинало темнеть, несколько десятков женщин, одетых в шахтёрки, с обушками и лопатами, крадучись выходили одна за другой из посёлка и шли к степному шурфу.

Всю ночь под землёй работали женщины-шахтёрки. Они были неопытны в горном деле, но ими руководило большое желание помочь своим мужьям-воинам.

Глухой ночью из посёлка к шурфу группами и поодиночке подходили женщины, набирали уголь в мешки, сумки, в вёдра, кто во что мог, и шли в направлении ближнего от шахты села Горового. А уже в степи, вдали от шурфа, поворачивали к станции.