Павел Байдебура - Искры гнева [роман и рассказы]

— Говорят, будто в Сечь прибывает много людей? — спросил Гордей.

— Много… — проговорил задумчиво Чопило. — Да, большое началось разорение. Вот люди и ищут спасения, зашиты. Одни бегут на Сечь. Другие хотят вписаться в реестровые казаки. А старшина выписывает их «берёзовым пером». Вот так…

— Вот так! — повторил с возмущением Головатый. — Значит, дело, за которое боролись при Хмеле, Степане Разине, за которое стояли при Иване Сирке, пошло прахом!..

— Будем надеяться, друже, на лучшее, — ответил успокаивающе Максим. — Когда небо нахмурилось — жди грозы…

— Скорей бы!.. — Головатый сжал и поднял над головою кулак. — Там у людей хмарится… А мы здесь сеем, косим, чумакуем, — словно жаловался на свою судьбу Гордей. — Бот привезли соли, рыбы… Чебак, скажу тебе, как из серебра вылитый, азовский. А ещё, если уж хвалиться, есть хорошая новость: в степи около Северского Донца, мы нашли чёрный горючий камень. Горит, как смола. На селе сейчас только и разговоров что про этот камень. Может быть, и понизовцы им заинтересуются?

— Горит, говоришь? — переспросил Максим.

— На диво! — подтвердил Гордей. — Как дерево, даже жарче. Как смола. Заночуй — посмотришь. Завтра будем пробовать в кузнице.

— Не могу, надо в дорогу.

— Тогда возьми на пробу.

— Хорошо, — согласился Чопило. — Наши чертомлыкские кузнецы знаешь какие толковые! А где ж он, этот камень?

— Близко. Вон там, у чумака Савки Забары, — показал Головатый вдоль улицы. — Его хата, кажется, четвёртая или пятая. Пошли.

Когда понизовец Максим приторочил к седлу узелок с углём и отъехал, Савка сказал, удивляясь:

— Вот какой спрос пошёл на этот камень. Уже несколько человек приходили посмотреть и брали с собой. А Карп Гунька даже несколько грудомах потащил. Догадываюсь, что взял он для Кислия, потому что сразу же туда и подался.

— Ничего, для кого взял — узнаем, — ответил Гордей, — узнаем. — И подумал: «Саливон, шельма, наверное, уже пронюхал о таком сокровище и замышляет добраться до него. Но понизовцы опередят. Нужно, чтоб опередили! А как же…»

— Теперь слово будет за кузнецом Лаврином, — проговорил Головатый. — Может, оно жаркое только там, в степи, а дорогой выветрилось. И в кузнице будет с него только пшик… Посмотрим. А пока что, — приказал он. Савке, — никому ни одной грудки! Понял? — И Гордей кинул размятую чёрную мелочь, что держал в руках, в мешок с камнями.

На другой день утром Савка принёс мешки с горючим камнем в кузницу. На необычные крохкие чёрные глыбы пришли посмотреть многие каменчане. Люди брали камин в руки, растирали их на ладонях, некоторые даже пробовали на зуб.

— Ни горькое, ни солёное.

— Ни воняет, ни пахнет.

— Какая-то слипшаяся сажа.

— Деревянный уголь.

— Промоченная дёгтем земля, — гадали каменчане и терпеливо ждали, что будет с тем камнем на огне.

И лишь кузнец Лаврин не удивлялся. Года три тому назад он уже засыпал в свой горн земляной уголь, который ему завезли проезжие чумаки, что возвращались с поклажею с Дона и останавливались в Каменке починить поломанный воз.

— Знакомы с ним. Только тот, кажется, был помельче, но такой же чёрный, как сажа, — сказал Лаврин. — А это гляди какие глыбищи! Вот посмотрим сейчас, как он себя покажет, посмотрим…

Лаврин разбил молотом большую глыбину и насыпал на сухие сосновые щепки маслянистое крошево.

В кузню набилось полно людей. Любопытные толпились и во дворе, и даже на улице.

Лаврин поджёг щепки. Люди затаили дыхание. Пламя увеличивалось и увеличивалось, но потом начало затухать и вскоре совсем зачахло. Кузнец подкинул дров. И снова — то же самое. Несколько угольков начали было тлеть, однако тлели, тлели — и всё равно потухли.

Савка вспомнил, как было в степи в то утро, когда полыхал костёр около лагеря, а чумаки хотели его потушить. Метнулся в угол кузницы к бочке, набрал в кружку воды и покропил ею чёрное крошево.

— Вот так придумал…

— Чтоб не воняло.

— Ага, а то вишь какой запах…

— А может быть, дёгтем подживить…

— А ещё лучше было бы салом, — переговаривались шутники.

От кучки угля тем временем потянулись слабые сизые дымки, а когда мощным дыханием засопел кузнечный мех, из горла вырвались, взлетели густыми роями золотые искры, и в тот же миг уголь вспыхнул пламенем. Каменчане, которые уже начали было расходиться, снова набились в кузницу.

— Горит!..

— Горит! — передавали тем, кто на дворе.

— Вот это земляная сажа. Прямо диво…