Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Любовница группенфюрера

— Генрих, ты же знаешь, как я тебя люблю, правда? Обещаю тебе, скоро всё закончится. Просто дай мне ещё немного времени и не беспокойся ни о чем. Я знаю, что делаю.

— Почему тогда ты мне ничего не расскажешь? Как будто я бы не стал тебя слушать и отказался бы тебе помочь…

В его голосе звучала плохо скрытая обида. Я тоже его понимала: когда твоя собственная жена идёт к кому-то другому за поддержкой и более того, хранит это от тебя в тайне, это самая первая причина, чтобы чувствовать себя обиженным. Я повернулась на стуле лицом к нему и посмотрела ему прямо в глаза.

— Любимый, я не могу. Ты просто…слишком хороший для этого человек. А мне в этом деле нужна помощь очень плохого.

Поэтому-то группенфюрер Кальтенбруннер и был самым очевидным выбором на роль моего партнёра по заговору. Будучи агентом контрразведки, Генрих старался спасти как можно больше жизней; просто для сравнения, доктор Кальтенбруннер мог вполне хладнокровно стоять над человеком, которому он выстрелил в шею и смотреть, как он истекает кровью у него на глазах.

— Мне это всё не нравится, Аннализа. Ты затеваешь что-то очень опасное, я нутром чувствую.

Даже если и опасное, то что? Меня это не сильно пугало с тех пор, как я потеряла двух настолько дорогих мне людей, с тех пор, как наблюдала, как их опускали в могилу. С ними умерла часть меня, хорошая часть, которую учили забывать и прощать на протяжении всей жизни. Перед похоронами я и сама хотела умереть; а вот сразу после решила жить, пусть и с одной целью — положить Гейдриха в могилу. Это поистине жалкое существование, когда ты живёшь только ради своей мести, но у меня не было другого выбора. Я бы не смогла жить с этим, если бы не отомстила.

— Тебе не о чем беспокоиться, любимый. Доктор Кальтенбруннер настолько же вовлечён в то, с чем он мне помогает, как и я. А он не из тех людей, которые рискуют своей жизнью или же ставят её под угрозу так просто.

Отчасти это было правдой. Но другую часть я решила не озвучивать. Доктор Кальтенбруннер сам не позволил бы, чтобы со мной что-то случилось. Я ему нужна была живой, для себя. Но этого Генриху знать было совсем не обязательно.

— Это крайне интересное предложение, должен заметить. Не каждый день у меня на пороге появляется красивая девушка с просьбой организовать покушение на одного из высших членов партии. — Доктор Кальтенбруннер ухмыльнулся и добавил после паузы, — но одно я могу сказать точно: вы обратились по адресу.

Мы сидели в его машине у затенённой парковой аллеи, где никто не смог бы нас подслушать. Конечно же, мы не могли обсуждать что-то подобное в его кабинете, и поэтому он велел своему адъютанту отменить все его дальнейшие встречи и пригласил меня с ним прокатиться.

— Так вы поможете мне? — Я задержала дыхание в ожидании его ответа.

— Да что он вам такого сделал, что вы так хотите его смерти? — Доктор Кальтенбруннер спросил меня вместо этого с улыбкой. — Ущипнул вас где не надо, пока вы наливали ему кофе? Если так, то я лично его за это пристрелю.

— Он виновен в смерти моего брата.

— Это уже куда более серьёзно, чем я думал. — Он больше не улыбался. Вместо этого он положил руку поверх моей и слегка сжал её. — Я вам искренне сочувствую, фрау Фридманн. Пожалуйста, примите мои соболезнования.

Я кивнула.

— Спасибо, герр группенфюрер.

— Это был брат, с которым я встретил вас в Париже?

— Да. Он был моим единственным братом. У меня никого кроме него нет.

— Я понимаю. Мне правда очень жаль.

— Благодарю вас, герр группенфюрер.

Он так и не отпустил моей руки, и мне по правде говоря было приятно чувствовать эту невысказанную поддержку. Мне вдруг захотелось, чтобы на нас обоих не было перчаток, чтобы я могла чувствовать тепло его руки на своей.

— Так что именно произошло?

— Произошло то, что Гейдрих отказался перевести Норберта с должности надзирателя в Аушвице обратно в вооружённые СС на восточный фронт. Мой брат никогда не был трусом, герр группенфюрер, он любил свою страну и готов был за неё сражаться. Все его командиры рассыпались в похвалах его храбрости после осады Варшавы…понимаете, он был рождён солдатом, а не тюремщиком. Его воротило от этого места, и я там была и понимаю почему. Отвратительно, низко и чудовищно то, что там делают с людьми, и он не хотел становиться частью этой машины массового убийства. Он готов был сражаться с настоящими врагами, но никак не мучить невинных людей безо всякой на то причины.