Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– Что ж… – сказал мальчик. – Безумному все равно – он счастлив!

– О, несчастный! – снова удивился Ханай и обвел взглядом своих охранников, словно бы призывая удивляться вместе с собой.

– Я прошел пешком степь шириною в тридцать кес, – размазывая слезы по щекам, продолжал мальчик. – У меня хватило сил не умереть без пищи и воды, а всего лишь исхудать! Тойон мой! Прошу-умоляю: не гони меня! Если я благополучно доберусь до Иранской земли, буду молиться за тебя! А если добьюсь своего и с Божьей помощью стану благородным тойоном, то отправлю тебе целый караван богатства! Ты получишь иранские ковры и серебряные чаши из Индии, золотые монеты и самоцветные камни, жирных верблюдов и тонкорунных овец!..

Смеялись все.

Купец, довольный тем, что ему удалось развеселить рабов таким неожиданным способом, подошел к мальчику и потрепал его по голове, ероша волосы.

– Уговорил, уговорил… – сказал Ханай, вытирая о халат руку, приласкавшую мальчика. – Я беру тебя, гнилой товарец! Я постараюсь продать тебя, котел с проржавевшими боками, я добр: пусть убедятся все, имеющие глаза и уши! Эй, жалкие нохои! Вымойте этого… хе-хе! говорящего осленка в трех водах, оденьте его в блестящие одежды и накормите так, как накормили бы большого тойона: едва ли не до смерти! Продам мальчишку, если кто позарится!

Отец Илдэгиса был ничем не хуже других отцов.

Мать Илдэгиса сердечно любила сына.

А он захотел быть проданным, полагая, что единственный путь достижения славы лежит через рабство. Откуда такие мысли?

Этой зимой объявился в родительском доме его старший брат Байталай. Семь лет прошло с той поры, как Байталай пропал без вести в одном из жесточайших сражений. Оказалось, что под ним убили коня, а сам он стал пленником и попал в рабство. Местом его обитания была Иранская страна, а хозяином – великий воин Масуд-султан. В рядах воинов Масуд-султана Байталай бился на самых опасных рубежах и пролил много своей и чужой крови, чем доказал свою преданность султану.

– В обычае той страны, – рассказывал брат, – возвышать и отличать верных и преданных чужеземцев… А я служил честно, и через пять зим был удостоен чина тойон-мэгэнея, разве этого мало? Мог ли я здесь, на своей родине, взлететь так высоко, куда и мечтами залететь может лишь легкомысленный бездельник!..

– О, брат! – трепетал, как язычок пламени, Илдэгис. – Что же это за страна? И разве есть на свете справедливость?

Брат с тревогой глянул на мальца своими воспаленными безжизненными глазами: поймет ли этот умный зверек, что чем больше становилось у него богатства и мощи, чем выше он восходил в чинах, тем острее и изнурительнее становилась тоска по родине?

– Это удивительная, благодатная страна, куда стекается все самое красивое, богатое и дивное со всего света… – заговорил он. – Там у меня, бывшего раба, в услужении было множество рабов… Но тоскуя по родине, я таял, как горсть снега… и все же снег становится водой, вода – ручьем, ручей впадает в реку и течет к родной стороне… Каково же человеку? И я перестал спать, есть, радоваться, брат… Видишь, мне и камлания не помогают, и лекари-отосуты бессильны: душа моя надломилась!

Байталай рассказал, что на седьмой год своего служения султану он сбежал. Тогда в горах восстало одно из малых племен, задавленное поборами и бесправием. Байталай с войском подавил восстание, но во время дележа добычи он почувствовал неодолимое отвращение к происходящему. С высоты горного плато он увидел восходящее в родной стороне солнце, и зов дома зазвучал в нем с неодолимой силой. Он бежал, бросив свое войско. В суматохе и алчбе никто не заметил его исчезновения. Для человека, чьи карманы набиты золотыми динарами, открыты все пути и, пересаживаясь с усталого коня на свежего, он гнал дни и ночи напролет, пока круг не замкнулся: вблизи того самого места, где он впервые попал в плен, его снова схватили, но уже разбойники. Они обчистили Байталая и оставили ему только жизнь, считая, что она ничего не стоит, являясь жизнью нищего. Палящий зной и холодные ночи, сбитые до крови подошвы ног и струпья на коже, покрывшие следы разбойничьих кнутов, – все это наводило на мысли вернуться к купцу ханаю и отдать себя в его руки с тем, чтобы через месяц-другой снова оказаться в султанской земле и занять прежнее положение при дворе. Никто не заподозрил бы высокопоставленного тойона в бегстве от собственного успеха. Случалось ведь, что люди пропадали на войне, а потом вновь объявлялись на рабьих торгах.