Валерий Замыслов - Углич. Роман-хроника

Царевич остался жив, благодаря кормилицы Ирины. Почувствовав легкое недомогание и нездоровую бледность лица Дмитрия, Ирина тотчас доложила об этом Марии Федоровне. Та переполошилась, и с той минуты указала всю пищу прежде принимать и постельнице Марье Самойловой.

Василиса Волохова не решалась больше подливать зелье, молвив на тайной встрече Битяговскому:

- На пути моем Ирина Жданова и Марья Самойлова, кои неотлучно пребывают с царевичем. Чую, мне не справиться, Михайла Демидыч.

Битяговский послал гонца к Годунову, и тогда Борис надумал употребить иных, более смелых и решительных людей, молодых дворян Владимира Загряжского и Никифора Чепчугова. Те, в свое время, были «обласканы», правителем, и Годунов надеялся, что оба не откажутся от его просьбы, но дворяне, к неудовольствию Бориса, не захотели выполнить его тайный приказ, и оба был преданы гонению.

Клешнин предупредил:

- Коль язык развяжете, то расплавленным оловом глотки зальем.

- Будем немы, как рыбы, - поклялись на кресте дворяне, хорошо понимая, что их ждет, если они проговорятся. (Оба остались живы, и лишь на смертном одре, уже после кончины Годунова, при соборовании, открыли священникам свои тайны).

Годунов же больше не рисковал. Теперь он во всем полагался на Битяговского и его подручных. Дьяк это почувствовал и основательно усилил надзор за Нагими. Он дошел до того, что вдвое урезал отпущенные Москвой деньги «на царицин обиход».

Мария Федоровна и прочие Нагие возмутились. Особенно негодовал Михайла Федорович:

- Слушай, дьяк. Ты чего самочинствуешь? Аль тебе неведомо, что казну царице Боярская дума установила, а не какой-то приказный крючок. Не лезь!

- Не сверкай очами, князь, - ехидно отвечал Битяговский, наслаждаясь гневом Нагого. - Был у меня посыльный из Москвы. Думные люди сочли, что вдовой царице нет резону столь денег отпущать.

- Кто это счел, и где грамота?

- Будет грамота, князь. И недели не пройдет, как вручу в твои белы рученьки. С голоду ножки не протянете.

Битяговский явно издевался, чего не мог стерпеть Михайла Федорович. Он становился запальчивым и необузданным, когда его оскорбляли. И быть бы дьяку битым, если бы он вовремя не почувствовал неистовство князя и не заметил его тяжелые, стиснутые от ярости кулаки. Такой несдержанный человек может и насмерть прихлопнуть.

Битяговский, предупреждая наскок Михайлы Федоровича, отступил от князя на добрую сажень и заполошно закричал своим подручным, кои всегда его сопровождали, когда он направлялся во дворец.

- Данила, Никита, Осип! Видоками будете!

Михайла скрипнул зубами.

- Мразь! Ну, погоди, сволота, за всё Нагим ответишь. На коленях будешь елозить!

Круто развернулся и, злой, мятежный, зашагал к красному крыльцу.

Битяговский проводил его тягучим, ненавидящим взглядом. Гордый князек. Ну да Борис Федорович скоро спесь из него вышибет. На коленях-то тебе, Михайла, придется ползать, и никакой пощады тебе не будет, хе-хе...

Было дьяку немногим за сорок. Не мал и не высок ростом, зато обличье имел запоминающееся.

«Андрей Лупп-Клешнин, - напишет историк, - представит Годунову человека надежного: дьяка Михайлу Битяговского, ознаменованного на лице печатного зверства, так, что дикий вид его ручался за верность во зло».

Дьяк и в самом деле был зверолик. Заросшее дремучей бородой лицо его, с жесткими, диковатыми глазами, могли напугать не только младенца, но и взрослого человека. Встретишься с таким в лесу - за лешего примешь. (Не зря меткий на клички народ сразу прозвал его «Лешаком»).

Борис Годунов, впервые увидев Битяговского, тотчас подумал, что этот, страшноватый на вид человек, не подходит на роль исполнителя его чудовищного плана. Но Бориса разуверили и Лупп-Коешнини, и дядя, Дмитрий Иванович:

- Хитрости и кровожадности ему не занимать. За кошель золота он выполнит любое поручение, и следов никаких не оставит.

И Борис (не без колебаний) согласился.

Битяговского угличане невзлюбили с первых же дней его приезда. Каждый ведал: дьяк прислан Борисом Годуновым «досматривать» царицу Марию и ее сына Дмитрия, с коим угличане связывали большие надежды. Никто в городе не сомневался, что в Угличе живет будущий царь всея Руси, и всякий представитель Годунова вольно или невольно становился недругом угличан.