Хезер Моррис: Дорога из Освенцима [litres]

Силку приводят в здание, где размещается штаб Советской армии. Силка робко улыбается четверым мужчинам, сидящим в комнате напротив нее. Они здесь, чтобы наказать ее жестоких тюремщиков, а не ее. Настали хорошие времена, не будет больше потерь. Но ее улыбка остается без ответа. Она замечает, что их форма немного отличается от формы военных, оставшихся снаружи. На плечах у них погоны с синим кантом, лежащие на столе перед ними фуражки того же цвета с красной полосой.

Один из них в конце концов улыбается ей и ласково произносит:

– Скажи, пожалуйста, как тебя зовут?

– Сесилия Кляйн.

– Откуда ты родом, Сесилия? Страна и город.

– Я из Бардеёва в Чехословакии.

– Дата твоего рождения?

– Семнадцатое марта тысяча девятьсот двадцать шестого года.

– Сколько времени ты пробыла здесь?

– Меня привезли сюда двадцать третьего апреля тысяча девятьсот сорок второго года, мне только что исполнилось шестнадцать.

Офицер молча изучает ее:

– Много времени прошло.

– Здесь – это целая вечность.

– И что ты делала здесь с апреля тысяча девятьсот сорок второго?

– Старалась выжить.

– Да, но как ты это делала? – Он наклоняет голову, глядя на нее. – Ты не похожа на голодающую.

Силка не отвечает, теребя руками кончики волос, которые она подрезала несколько недель назад, когда ее подруг отправили из лагеря.

– Ты работала?

– Я работала, чтобы остаться в живых.

Мужчины обмениваются взглядами. Один из них берет листок бумаги, делая вид, что читает, а потом говорит:

– У нас рапорт на тебя, Сесилия Кляйн. В нем говорится, что ты сохранила себе жизнь, занимаясь проституцией с врагом.

Силка молчит, с трудом сглатывает, переводит взгляд с одного мужчины на другого, пытаясь понять смысл их слов, угадать, что они ожидают услышать в ответ.

– Это простой вопрос, – произносит другой. – Ты спала с нацистами?

– Они – мои враги. Я была их узницей.

– Но ты спала с нацистами? Нам сказали, что да.

– Как и многие другие здесь, мне приходилось делать то, что велели мои тюремщики.

Встает первый офицер и, не глядя на нее, говорит:

– Сесилия Кляйн, мы отправим тебя в Краков, где определится твоя судьба.

– Нет! Вы не можете так со мной поступить! – восклицает Силка, которая не может поверить в происходящее. – Я здесь узница.

Один из мужчин, до сих пор молчавший, спокойно спрашивает:

– Ты говоришь по-немецки?

– Да, немного. Я здесь уже три года.

– И нам сказали, ты говоришь и на других языках, хотя сама из Чехословакии.

Силка не возражает, хмурясь и не понимая смысла сказанного. Она изучала иностранные языки в школе, другим научилась здесь.

Офицеры переглядываются.

– Владение иностранными языками заставляет заподозрить тебя в том, что ты шпионка, продающая кому-то информацию. Это будет расследовано в Кракове.

– Можешь ожидать длительного срока каторжных работ, – произносит первый офицер.

Силка реагирует не сразу, а потом ее хватает за руку солдат, который привел ее в комнату, и выволакивает за дверь, а она пронзительно кричит:

– Меня заставили, меня насиловали! Нет! Пожалуйста!

Но офицеры не обращают на это внимания. Они занимаются следующим заключенным.

Силка, скорчившись, сидит в углу сырой вонючей камеры, пытаясь ухватить нить уходящего времени. Дни, недели, месяцы.

Она не разговаривает с женщинами вокруг нее. Любую, пойманную надзирателями за разговорами, выводят за дверь, и потом она возвращается с синяками и в разорванной одежде. Молчи, не высовывайся, говорит она себе, пока не поймешь, что происходит и что следует говорить или делать. Она оторвала от платья клочок ткани и замотала себе нос и рот, пытаясь заглушить вонь от человеческих экскрементов, сырости и гниения.

В один из дней Силку выводят из камеры. Ей, обессилевшей от голода и постоянной настороженности, все кажется нематериальным, как во сне: фигуры надзирателей, стены, пол. В коридоре она становится в колонну заключенных, медленно двигающихся к двери. Ей удается на миг прислониться к теплой сухой стене. В коридорах есть отопление для надзирателей, а в камерах нет. И хотя погода снаружи должна быть теплой, стены тюрьмы, похоже, удерживают ночную прохладу в течение следующего дня.

Наконец Силка входит в комнату, где за столом сидит офицер, лицо которого освещено зеленоватым светом единственной лампы. Офицеры, стоящие у двери, делают ей знак подойти к столу.