Артуро Перес-Реверте: Тень гильотины, или Добрые люди

– Займемся текущими делами, – провозглашает он.

По его просьбе дон Клименте Палафокс, секретарь, докладывает собравшимся о состоянии исследований, ведущихся в Академии, о новых словарных статьях, которые будут включены в ближайшее переиздание «Толкового словаря» и «Орфографии», а также о средствах, выделенных для приобретения великолепного «Дон Кихота» в четырех томах, который только что вышел из типографии Ибарры.

– А сейчас, – добавляет секретарь, обводя собравшихся взглядом поверх очков, – как и намечалось, состоится голосование по вопросу путешествия в Париж за «Энциклопедией».

Все это он произносит по-французски с отличным произношением – известный эллинист, Палафокс является переводчиком «Поэтики Аристотеля», которую он же и прокомментировал, – взгляд его блуждает по залу, а в правой руке он сжимает перо, зависшее над протоколом, дожидаясь каких-либо замечаний собравшихся, чтобы перейти к следующей теме.

– Быть может, сеньоры академики хотели бы что-то добавить к предыдущему обсуждению? – спрашивает директор.

На другом конце стола поднимается чья-то рука. Пухлые пальцы унизаны золотыми перстнями. Пламя одной из свечей отбрасывает зловещую тень на кожаную скатерть, покрывающую стол.

– Слово предоставляется дону Мануэлю Игеруэле.

Игеруэла начинает свою речь. Это толстяк лет шестидесяти с неповоротливой шеей и гнусавым голосом, на нем камзол с фижмами и парик без следов пудры, всегда сидящий чуть набекрень, словно хозяин нахлобучил его второпях, а лицо могло бы показаться самым заурядным, если бы не глаза – живые, недобрые и умные. Он пошловатый комедиограф и посредственный поэт, зато является издателем ультраконсервативного «Литературного цензора», имеющего мощную поддержку в самых реакционных кругах церкви и знати. Со своей журналистской трибуны он яростно атакует все, что мало-мальски пахнет прогрессом и просвещением.

– Я требую, чтобы вы занесли в протокол мое несогласие с этим проектом, – заявляет он.

Директор искоса бросает взгляд на секретаря, который фиксирует происходящее. Затем чуть заметно вздыхает, с осторожностью подбирая слова:

– Видите ли, поездка одобрена руководящим советом Академии еще неделю назад… Предмет нашего сегодняшнего голосования – кандидатуры уважаемых сеньоров академиков, которые примут в ней участие.

– Тем не менее хочу подчеркнуть мое несогласие с этим безобразием. В мои руки попали статьи, посвященные трактовке понятий «Бог» и «Душа» и вызвавшие негодование теологов… Поверьте, сеньоры, чтение этих статей едва не стоило мне здоровья. Этот опус осквернит нашу библиотеку!

Вега де Селья смущенно озирается. Когда возникают вопросы, требующие публичного обсуждения, большинство академиков предпочитают отмалчиваться и ничем не выдают своих помыслов, словно обсуждаемая проблема не имеет к ним ни малейшего отношения. Уж они-то знают, в каком мире живут, и помощи от них не жди. К счастью, утешает себя директор, на прошлой неделе все удалось решить тайным голосованием: академики опустили в урну записки. Все прошло успешно. Если бы голосовали, поднимая руку, мало кто отважился бы себя скомпрометировать. Всего лишь пару лет назад некоторые из них, включая самого директора, оказались втянутыми в процесс, затеянный инквизицией из-за чтения книг чужеземных философов. И хотя официально доказать невозможно, все уверены, что доносчик – тот самый тип, который сейчас влез со своей речью.

– Обоснуйте ваше заявление, дон Мануэль. – Вега де Селья улыбается со сдержанной любезностью. – А сеньор секретарь, как обычно, зафиксирует ваши слова письменно.

Игеруэла переходит к делу, он явно в ударе. Как и в своих статьях, он описывает душераздирающие картины апокалипсиса, к которому, по его мнению, непременно приведут опасные идеи, ставшие популярными в Европе; ураган свободомыслия и разгул атеизма отравляют покой мирных людей; отвратительное безбожие подрывает основы европейских королевских домов так же, как и главное орудие революции, все эти доктрины философов с их дерзким культом разума, отравляющим порядок естественный и оскорбляющим божественный: циник Вольтер, лицемер Руссо, извращенец Монтескье, нечестивцы Дидро и Д’Аламбер, а также многие другие, чьи недостойные помыслы переполняют эту так называемую «Энциклопедию», – французское слово он с подчеркнутым презрением произносит по-испански, – которой Испанская королевская академия собирается осквернить свою библиотеку.