Ринат Валиуллин - Алмазы для Бульварного кольца

Перед отъездом из миссии от дежурного Олег узнал, что после налета на Ондживу юаровцы захватили в плен прапорщика Николая Стрельцова и переправили его в столицу, Преторию. В местную прессу случайно просочилась заметка о «русском уорент-офицере второго класса», который при задержании во время операции против организации СВАПО на юге Анголы, оказав сопротивление, застрелил юаровского солдата. «Пропаганда у них на Западе работает не хуже нашей», – подумал тогда про себя Олег, и потому верить новости не спешил. Еще сообщалось, что Стрельцова долгое время держали в одиночной камере, и за убийство военнослужащего ему грозило не менее сотни лет каторги – считай, что пожизненно. Если бы не Международный Красный крест и Эмма Йенсен, чье имя упоминалось в сообщении, о прапорщике так ничего бы и не узнали. По словам дежурного, там же в Претории, в одном из столичных военных моргов содержатся и тела двух женщин, одна из которых – жена Стрельцова, Полина: «Значит можно надеяться на нескорый, но все-таки обмен», – заключил Олег и отправился в отведенную ему в миссии комнату собирать пожитки.

Из разговоров с другом в последнее время, прямо его об этом не спрашивая, Григорий, тем не менее, понял, что Олег так ничего и не написал Лизе ни об окружении, ни о восьми сутках своих мытарств, ни о том, что его здоровье с огромным трудом и неимоверными усилиями врачей удалось восстановить. Гриша понимал, что молчать об этом его заставляло не только нежелание беспокоить жену и близких, но и случившаяся близость с Оливией, которой он стыдится как проявления своей слабости. Однако, будучи другом и вовсе не чужим Лизе человеком, Гриша посчитал, что не может держать ее в неведении. Смягчая детали, как мог, он в общих чертах рассказал ей в письме о том, что произошло с Олегом еще совсем недавно, начав, конечно же, с того, что сейчас он уже в полном порядке. Письмо удалось передать с отъезжавшим в Союз специалистом из Гидропроекта, так что уже на следующий день (невероятно!) оно было опущено в московский городской почтовый ящик в приложенном к нему московском конверте с самым что ни на есть реальным городским адресом Лизы. Минуя военную цензуру, письмо дошло до нее через 48 часов после того, как было отправлено с оказией из Луанды.

В кухню, где среди ночи все еще горел свет, вошла мать Лизы и сразу увидела залитое слезами лицо дочери. Лиза сидела в верхней одежде, словно только что вернулась с улицы или, наоборот, собиралась уходить. Увидев мать, она обняла ее и еще сильнее зарыдала у нее на плече.

– Ты к этому, к Игорю своему, что ли?

– Нет, с чего ты взяла?

– Я хоть и плохо вижу, но слышу пока хорошо. Он же звонит тебе каждый день.

– Звонит.

– Не нравится мне все это. Некрасиво это.

– Мама, в жизни вообще мало красивого.

– Это правда. Бабы рожают – мужики пьют. Я когда родила, пришел твой отец. Ему сказали, что дочь. Так тот только рукой махнул и ушел. Не поздравил. Ничего. Я помню, ревела. В палате. А через месяц, хоть и говорят, если кормишь грудью, не забеременеешь. Но не я. Месяц! Куда опять-то? Пошла на один-единственный аборт в своей жизни. А он сказал, ты моего сына убила! Если бы он не пил – не гулял, и я бы, наверное, не сделала этого. И был бы сын! Мне сказала потом медсестра. Я ведь тебе об этом никогда не рассказывала, все в себе носила.

Лиза смотрела на мать с нескрываемым удивлением. Никогда в жизни она не была еще с ней такой откровенной.

– Зачем я тебе это все рассказываю, сама не знаю. Просто вижу, что-то с тобой неладное творится. Хочется уберечь от глупых ошибок.

– Когда я готова любить так, как хотела до этого всю жизнь, я знала, как сделать человека счастливым. А он уже столько времени далеко, не со мной.

– Разлюбила?

– Нет, наверное. Просто перестала скучать по нему. Было такое чувство, будто душа зачерствела. До этого самого дня. – Лиза показала матери письмо в конверте с московским адресом.

– Что это, от него? – она тщетно пыталась разглядеть строчки своим полуслепыми глазами: – Читай сама!..

Лиза, продолжая глотать слезы, прочитала вслух пришедшее сегодня послание от Григория.

– А теперь слушай, девочка моя. Я ничего не буду тебе говорить, – успокоила она Лизу, гладя ее светлые, коротко стриженые волосы. – Но если он тебе дорог, ты должна сама найти способ съездить к нему и во всем признаться. Как говорят, если любит – простит.

– Мама, ну как ты не поймешь? Конечно, я люблю его! Но как же мне перелезть через эту границу, через этот чертов «железный занавес»? Это же не Ленинград, не Прибалтика и даже не ГДР. Это вообще край света!