Ринат Валиуллин - Алмазы для Бульварного кольца

– Может, я сама? – захотела помочь Лиза.

– Обижаешь, – улыбнулся Олег.

Лиза вытянула из-под своей рубашки сдавшийся бюст-гальтер и небрежно бросила на пол, скоро туда же полетели рубашка, юбка, колготки, штаны, еще одна рубашка, ирония судьбы и с легким паром.

– Может, диван разложим?

Словно по приказу оба соскочили с дивана, а Олег резким движением рук сломал его пополам.

– Удивительно, обычно я с ним так долго вожусь, – кинула на диван покрывало Лиза и бросила на него свое тело.

– Женщину надо удивлять, и не только разложенным диваном, – бросился вслед за ней Олег.

– Не перестаю удивляться, – рассмеялась шутке Лиза.

– Не переставай, – привлек ее к себе Олег.

Они долго целовались, а с экрана все подсматривали и подначивали, напевая:

После глубоких сирен, визга электричек, лая собак, шума океана, криков чаек и конденсата на коже от погони за удовольствием, молодых выбросило на берег. Удовольствие медленно отступало, словно пришло время отлива, дыхание восстанавливалось. Мир снова начал возвращаться на круги своя сквозь переборы гитары и голос Пугачевой, которая пела в фильме за Барбару Брыльску:

Олег обнимал Лизу сзади, они еще долго лежали так, глядя в мерцающий Новым годом экран, а когда там пошли прощальные титры под грустные стихи:

– руку Олега обожгла горячая слеза Лизы.

Зима пролетала в ожидании перемен. Черно-белый пейзаж и серые лица вечно спешащих нырнуть в метро москвичей. Москва планировала измениться, все ждали этого, сидя в темной комнате зимы, будто закрылись в ванной и печатали фотографии, с любопытством глядя в емкость с проявителем, где плавали белые листы, на которых проступали силуэты того будущего, что кругом обещали – и потом должны были вытащить свои впечатления и закрепить, положив в ванночку с закрепителем, а затем в альбом, на добрую память, чтобы было чем гордиться. Жизнь начиналась с нового листа. Мы всматривались в черно-белый негатив, который по мановению палочки или указу Брежнева должен вдруг стать цветным, красочным и позитивным.

Москва всегда была городом фасадным, а сейчас наводила марафет как никогда. В спешном порядке в городе открывались стадионы, спортивные арены. Город становился все более удобным для жизни и досуга.

Олег сидел за стеклом в кафе «Ангара» на Калининском проспекте, в одном из знаменитых зданий-книжек, и сверху наблюдал за своим однокурсником Гришей Соболевым, который, вжавшись в себя от холода, шел вдоль проспекта, без шапки, торопливо перебирал ногами, чтобы быстрее попасть в тепло. Гриша снимал здесь комнату, недалеко от ресторана «Прага», в арбатских переулках, где все еще оставались коренные москвичи, которых не успели расселить по столичным окраинам. В кулинарии при ресторане делали одноименный знаменитый торт, и очередь туда никогда не кончалась. Судя по ней, сладкого в стране по-прежнему не хватало, а следовательно – и любви. Народ занимал очередь с раннего утра, чтобы к обеду получить долгожданную «Прагу» или «Птичье молоко», как повезет. Мама Григория работала в этом магазине и для всех была на уровне министра по внешнеэкономическим связям, потому что с недавнего времени фирменный торт стал расхожей валютой, всем он, по поводу и без, был теперь жизненно необходим. Так она незаметно для себя обрастала выгодными связями и перспективными знакомствами. Благодаря этому она сумела купить сыну без переплаты хороший фотоаппарат. Гриша должен был принести фотографии со своего дня рождения, где собрались обе группы их курса. Он неплохо снимал своим «Любителем», содранным нашими производителями с импортного «Роллефлекса».

– Привет!

– Здорово, старик, – пожал он Олегу руку и сел за стол.

– Ну и дубак сегодня!

– Да уж, холодрыга.

– Карточки принес?

– Само собой, – достал из модного пакета толстый бумажный конверт для фотобумаги Гриша.

– Ого, «АББА»! Классный пакет, за сколько взял?