Илья Шифман - Ганнибал

Нам представляется неправильным видеть в этой борьбе отражение неодинаковой экономической основы и ориентации соперничавших групп, из которых одна вела натуральное хозяйство и опиралась на свои земельные владения в Италии и толпы клиентов (Сципионы), а другая — крупные землевладельцы, тесно связанные с рынком и широко применявшие рабский труд, откупщики, торговцы и т. п. Данных, которые позволили бы утверждать, что Сципионы вели свое хозяйство не так, как Катон, нет; в своем староримском консерватизме Насика, признанный самым лучшим, образцовым гражданином [Знам., 44], не уступал Катону: достаточно вспомнить, что по его инициативе был разрушен первый в Риме театр, охарактеризованный им как учреждение бесполезное и наносящее вред добрым нравам [Ливий, Сод., 48; Орозий, 4, 21, 4]. Более того, между соперниками не было принципиальных расхождений в том, что касалось основных направлений и целей римской внешней политики; речь шла исключительно о методах ее осуществления, о путях их достижения. Сципионы полагали возможным применить к Карфагену старый, испытанный метод включения в римскую орбиту, превратить Карфаген в союзника Рима, тогда как Катон, опасавшийся чрезмерного могущества Карфагена, требовал стереть его с лица земли. На позиции Насики сказались и обстоятельства внутриполитической борьбы в Риме: Насика думал, что существование Карфагена и постоянная опасность с его стороны будут способствовать укреплению единства римского общества и его стабильности, приведут к ликвидации конфликтов и противоречий (эта концепция вообще характерна для политической мысли эпохи, так что Насика отнюдь не был оригинален в своих суждениях). Кроме того, для Насики, по-видимому, было существенно важно придать войне с Карфагеном «законный» характер, чтобы Рим не предстал в глазах окружающего мира в роли агрессора, ведущего несправедливую войну. [188]И тем не менее не случайно именно Сципион Эмилиан (Сципион по усыновлению, Эмилий по рождению) нанес Карфагену последний смертельный удар, а Катон одобрительно оценил его действия, правда, еще в роли подчиненного, а не командующего [ср. у Плут., Кат., 27].

К сожалению, мы слишком мало и плохо осведомлены о событиях, предшествовавших известному римскому посольству 153 года, в котором наряду с другими участвовал и Катон. Известно только, что уже в 157 г. очередное римское посольство снова разбирало спор о земельных владениях между Карфагеном и Массанассой, однако на этот раз послы возвратились с потрясающим известием: они обнаружили в Карфагене огромные запасы материала, необходимого для строительства кораблей [Ливий, Сод., 47]. Иначе говоря, Карфаген мог в любой момент восстановить свое могущество и превратиться в опасного врага. Мы не знаем, действительно ли карфагеняне собирались строить военный флот, или же речь шла о постройке торговых судов. Как бы то ни было, сведения, доставленные послами сенату, позволили Катону и его партии снова перейти в наступление.

К тому же в Риме стали распространяться слухи, будто на карфагенской территории находится огромная нумидийская армия, которой командует Ариобарзан внук Сифакса. Катон, используя эту информацию, выступил с настойчивым предложением объявить Карфагену войну, так как армия Ариобарзана не столько против Массанассы — это только предлог, — сколько против Рима. Ему возражал Насика (содержание его речи неизвестно), и сенат решил направить в Африку посольство, чтобы разобраться во всем на месте.

По-видимому, именно это и было то знаменитое посольство 153 года, в котором участвовал Катон. Аппиан [Лив., 68–69], вероятно, слишком сближает события, когда он ставит миссию Катона в непосредственную связь со спором из-за Великих Равнин и Туски. В действительности, как показывает ливианская традиция, посольства этого периода были вызваны имевшими место или предполагаемыми тайными приготовлениями карфагенян к новой войне с Нумидией, а может быть, и с Римом. Интересно в этой связи заметить, что эпитома Ливия все же не упоминает Катона в качестве посла, может быть, вследствие своей краткости.

Судя по описанию Аппиана [Лив., 69], его действия целиком соответствовали его разведывательным целям, как они указаны ливианской традицией. Прибыв в Африку с целью разобраться в территориальном конфликте и потребовав, чтобы обе стороны подчинились их решению, послы не желали тем не менее произнести свой приговор, но отправились осматривать страну и сам Карфаген, чье могущество и многолюдство произвели на них устрашающее впечатление. Плутарх [Плут., Кат., 26] примерно так же изображает впечатления Катона: найдя, что Карфаген, вопреки мнению римлян, не терпит бедствий и не находится в тяжелых обстоятельствах (не совсем ясно, как могло сложиться в Риме такое мнение при наличии постоянных торговых и дипломатических контактов; видимо, в данном случае Плутарх прибегает к риторическому противопоставлению, чтобы наиболее рельефно выявить истоки той позиции, которую занял Катон), но обильно населен, переполнен огромным богатством, буквально набит разного рода оружием и боевым снаряжением, Катон пришел к мысли, что, если город не будет захвачен, римлянам придется столкнуться с теми же бедствиями, что и прежде.