Евгения Тур - Борьба испанцев с маврами и завоевание Гренады [Совр. орф.]

Амета эль-Сегри встретили в Малаге воплями скорби и отчаяния. Его лучшие бойцы, лучшие военачальники и цвет его воинов были уничтожены; он молча проехал через город и с остатками верных гомеров удалился в крепость Гибральфаро.

Малага выслала послов к Фердинанду. Он принял их сурово и гневно.

— Воротитесь в город, — сказал он им. — День милосердия миновал. Вы упорствовали в борьбе до тех пор, пока я принудил вас силой моего оружия сдаться; теперь я прикажу казнить тех, которые заслужили смерть, и уведу в неволю тех, которые заслужили рабство.

Этот жестокий и нечестивый ответ поверг жителей Малаги в ужас; он был тем более нечестив, что Мавры защищали свое отечество, и тем более жесток, что даже в пылу битвы они никогда не выказывали свирепости, напротив того, отличались великодушием. Даже в последнем сражении Авраам Санет, прорвавшись в испанский лагерь, вбежал в палатку, где застиг врасплох двух испанских юношей, едва проснувшихся и дрожавших от внезапного нападения. Сердце Мавра дрогнуло жалостию. Он прикоснулся к ним мечом своим и воскликнул:

— Спасайтесь, неверные! Бегите к матерям своим!

Дервиш выговаривал Аврааму Санету и укорял его за слабость.

— Да, я не убил их потому, что у них еще и ус не пробился, — отвечал Мавр спокойно. — Я не убиваю детей.

И таких примеров милосердия и великодушия со стороны Мавров нашлось бы немало.

Услышав ответ Фердинанда, Али-Дордус решился сам отправиться к королю и был уверен, что он его примет.

Но король надменно отвечал, что никого видеть не хочет, что он взял город и поступит с ним по своему усмотрению. Многие испанские рыцари, ожесточившиеся во время обороны Малаги и потерявшие своих родных и друзей, настаивали на том, чтобы предать всех жителей смерти, а город — грабежу. Но королева Изабелла восстала против такой жестокости. Али-Дордус прислал королю и королеве богатые подарки и наконец, после многих просьб и молений, выговорил сорока семействам и себе самому право остаться в Малаге магометанским вассалом, сохранив свое состояние неприкосновенным. Остальные жители вверили себя вполне милосердию короля.

Дон Кардена, вооруженный с головы до ног, во главе своих вассалов, капитанов и всадников, с распущенным знаменем креста и св. Иакова вошел в Малагу и водрузил знамена эти на главной башне Алькасабле. Когда король, королева, инфанта и принцессы увидели эти развевающиеся на башне Малаги знамена, они опустились на колени, а епископ и духовенство отслужили благодарственный молебен.

Лишь только Испанцы вошли в город, как голодные жители неотступно просили позволения купить хлеба и кинулись, как исступленные, в испанский лагерь. Предсказание дервиша исполнилось; жители Малаги поедали заготовленный в испанском стане хлеб, только униженные и побежденные поедали они его.

Амет эль-Сегри со своего неприступного утеса видел, как Испанцы вошли в город, видел ненавистные испанские знамена, развевающиеся на башне города.

— Жители Малаги, — сказал он своему отряду, — поручили себя торгашу Али-Дордусу — и торгаш продал их. Не потерпим, чтобы и с нами поступили так же. Стены наши крепки; умрем под ними или сойдем вниз, прорвемся сквозь ряды врагов, пока они еще не устроились в городе.

Но отряд гомеров, отличавшийся свирепою храбростию, потерял свою мощь в страданиях голода. Голод пожрал и силу тела, и силу духа. Гомеры заявили, что хотят сдачи крепости.

— Али-Дордус, — сказал Амет эль-Сегри, — продал город, как торгаш; я сдам крепость, как солдат.

И он выслал Фердинанду герольда с предложением сдачи на почетных условиях. Фердинанд отвечал, что не принимает никаких условий и поступит с крепостию и ее гарнизоном по своему усмотрению.

Два дня Амет эль-Сегри, борясь со своим войском, не сдавался, но наконец был принужден к этому. Когда остатки этого гордого африканского войска сошли с высокого утеса, вид обезображенных всякими лишениями, трудом и бессонницей солдат внушал жалость. Исхудалые, бледные, бессильные, истощенные, они едва могли двигаться.

— По какой причине, — спросили испанские военачальники у Амета эль-Сегри, — ты так упорно защищался до последней крайности?

— Когда я принял начальство, — гордо отвечал Амет эль-Сегри, — я обещался защищать мою веру, мой город и моего короля до тех пор, пока буду убит или взят в плен. Я бы и теперь не сдался и умер бы, сражаясь, если бы мог удержать солдат своих. Да, я умер бы, сражаясь, я не сдался бы позорно в ваши руки униженный, безоружный!