Ксавье Местр - Параша Лупалова [Совр. орф.]

Так однажды в большом собрании кто-то, во время рассказа Параши спросил ее: — За какое преступление сослан ее отец? — Общее безмолвие, при таком неуместном вопросе доказывало негодование всех присутствовавших. Параша несколько смущенная ответила: «Родители никогда не могут быть виновны в глазах своих детей!»

И надо сказать, что во всех словах Параши ясно выражались сила души и благородный характер; она даже совестилась слышать преувеличенные похвалы своему подвигу и говорила, что он совершен по воле Божией.

Две придворные дамы Графини В., которых душевно уважала Параша, взяли ее однажды с собою во дворец, желая показать ей внутреннее его убранство. Их радовало восхищение Параши, при виде богатства комнат. Войдя в Георгиевское зало, она перекрестилась, думая, что вступила в церковь. Когда г. By*** вел в Кабинет Императрицы Парашу, то мысли о Царице и уверенность в счастливой перемене участи родителей так овладели юной девушкой, что она и не заметила проходимых комнат. Теперь все ей показалось новым, как бы никогда невиданным.

Когда она, ослепленная величием и блеском царских чертогов проходила по тронной зале, Графиня В. указала на трон. Параша, всплеснув руками, в ту же минуту с невыразимым благоговением произнесла: «Как, это престол Государя!» Она побледнела и, в избытке чувств, трепеща от волнения, упала на колени и целовала ступени трона, обливая их слезами. «Батюшка, — воскликнула она рыдая, — знаешь ли ты где я теперь?!.» Рыдания ее не прекращались. Эти чувства благодарности были так искренни и сильно выражены, что у всех окружавших признательную девушку полились слезы, по какому-то невольному сочувствию. Утомленная сильными ощущениями Параша пожелала возвратиться домой. Чрез несколько дней те же дамы повезли ее в Эрмитаж.

Это хранилище искусств и редкостей, поражающее всякого величием, драгоценностями, изящностью и внутренним своим богатством, пленило Парашу не воображавшую ничего подобного. Здесь она, рассматривая картины, была в восхищении. Она угадывала их значение, взятое из Священного писания; но проходя мимо живописного произведения Луцию Жиордано, представляющего Силена, заметила: «Вот дурная картина, что означает она?» — «Это изображение одной басни», — отвечали Параше! «Какой?» — спросила она. Трудно было объяснить картину, любопытной Сибирячке, не имевшей никакого понятия о мифологии. «Стало быть, все это не правда?» — сказала она, — «люди с козлиными ногами! Ну, не глупо ли рисовать то, чего никогда не было!» Так, на двадцатом году своей жизни, Параша училась тому, что знают многие дети. Впрочем любопытство никогда не доводило ее до нескромных вопросов, она редко делала их, стараясь всегда сама угадывать то, что ей казалось странным и непонятным.

Параша очень любила слушать разговоры образованных людей, преимущественно тогда, когда на нее не обращало особенного внимания. Смотря на говорившего, она боялась проронить слово и никогда не забывала слышанного, доступного ее понятиям. Когда же она была в кругу добрых знакомых, то невольно склоняла разговор на милостивый прием, оказанный ей Августейшими Особами, с истинным чувством вспоминала каждое Их слово и всегда говорила об этом со слезами благодарности. Она жалела, что редко говорят о ее признательности к благодатному Императорскому семейству.

Между тем указ о возвращении ее отца состоялся не так скоро как она ожидала. В то время как покровители Параши старались ускорить ход дела ее родителя, она не забыла и о двух ссыльных, которые при расставании с нею в Ишиме, отдавали ей на дорогу свои последние деньги, составлявшие всего один рубль.

Часто она говорила об этих добрых несчастливцах тем, кто мог оказать им помощь своим ходатайством; но все единодушно советовали, просить лишь за отца, и только одна боязнь повредить ему, могла заставить ее следовать справедливым и благонамеренным советам. К счастью двух страдальцев, милосердие Императора доставило Параше возможность и им быть полезною.

Когда указ об освобождении отца ее был послан в Сибирь, Государь Император повелел объявить ей эту радость и поручил Министру спросить, нет ли у нее собственной просьбы о себе самой. Параша отвечала, что если великодушному Государю угодно оказать ей еще одну милость, то осмеливается умолять Его о помиловании двух несчастных сотоварищей ее родителей. Министр доложил Императору об этих благородных чувствах юной просительницы, которые заставляли Сибирячку просить Царской милости не себе, но другим. Просьба Параши была исполнена, и указ об их возвращении был в скором времени отослан к Тобольскому губернатору.