Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

Закончив портрет, Степан сам отлил его в гипсе в мастерской училища и понес прямо в редакцию «Русского слова». Он спешил еще и потому, что сидел совершенно без денег. Не на что было купить даже табаку. Все эти дни, пока работал, он питался одним ржаным хлебом, который покупала ему хозяйская прислуга, пожилая сердобольная женщина, на свои деньги.

В редакции Степана встретили, как обычно, веселыми шутками. Его приход всегда вызывал здесь особое оживление. Все находили его человеком необыкновенно оригинальным, прощая ему и небрежность костюма, и нескладную речь инородца.

Степану вдруг захотелось узнать мнение людей, знавших покойницу в лицо: похожа ли вышла, ведь он видел ее лишь мертвую, когда снимал маску. Он развернул бумагу и поставил бюст на один из столов. Все присутствующие ахнули от восхищения и пришли к единому мнению: портрет обязательно понравится Федору Ивановичу, он будет в восторге от такой изумительной работы. Степан и сам так думал. Стараясь придерживаться сходства с оригиналом, он вместе с тем придал портрету тончайшую гамму женственности и обаяния. Нет, он его не приукрасил и не прилизал, это было бы против его правил, он лишь выпятил то, что скромно проглядывало из фотографий.

Благова не было в редакции, и Степану пришлось долго дожидаться его. Потом он пришел чем-то сильно расстроенный и не хотел никого принимать. Степан все же вошел к нему.

— Не обратно же мне его уносить, — оправдывался он, ставя бюст на стол Благова.

— Вы бы принесли его через десять лет и с такой же настойчивостью стали бы навязывать, — ворчал Благов недовольным голосом, искоса поглядывая на бюст.

— Какие там десять лет? Прошло всего неполных три месяца.

Благов, внимательно всмотревшись в портрет, сказал:

— Мне кажется, сходства совсем нет. Вы сделали портрет какой-то другой женщины.

Степан вспыхнул, усилием воли подавив в себе желание нагрубить. Стиснув зубы, он молча ожидал, чем кончится этот неприятный для него разговор. Наконец Благов отодвинул от себя бюст, сказав при этом:

— Я не могу принять вашу работу. Во-первых, вы не выполнили условий заказа, непомерно задержали его, во-вторых...

Степан не дал ему закончить. Дрожащими от гнева руками схватил со стола бюст и, прежде чем Благов успел что-либо сообразить, грохнул им об пол.

— Что вы сделали? — испуганно вскочил Благов из-за письменного стола, покрытого зеленым сукном.

— Всего лишь того, чего вы добивались! — ответил Степан прерывающимся голосом и вышел, не проронив больше ни слова.

Теперь Степану ничего не оставалось, как вернуться к Бродскому с повинной. Столько времени он не выходил на работу, что любой другой хозяин давно прогнал бы его без всяких предупреждений. Но Бродский всегда к нему мирволил. Много никогда не платил, но на кусок хлеба и миску щей в трактире Степану всегда хватало.

Бродский встретил его с иронической улыбкой, спрятанной под свисающими рыжими усами.

— Ну что, коллега, перебесились? А я уже успел вместо вас взять другого ретушера. Сами рассудите, батенька мой, я не свободный художник, мне нужна ежедневная работа, а не от случая к случаю.

— Я могу и другие обязанности исполнять, — сказал Степан, когда Бродский сделал паузу.

— Ну что ж, другие, так другие. Будешь заниматься увеличением...

Степан рассчитывал на самое худшее, а ему предложили работу куда интереснее прежней. И что особенно важно и чего он больше всего боялся — хозяин ни словом не попрекнул его. «А ведь он прав, — думал Степан, покидая кабинет Бродского. — Именно перебесился, иначе и не назовешь то, что произошло...» Уж слишком долго он жил жизнью праведника, чуждаясь мирских забав и развлечений. В чем только не урезывал себя — и в еде, и в питье. Урезывал даже в мужском праве на женскую любовь и ласку. Правда, была Ядвига. Но с ней он встретился, уже прожив в Москве целых три года. К тому же эта связь была так непродолжительна...

Позднее Бродский вручил Степану небольшую записку от Евы. По-русски она писала куда хуже, чем говорила. Степан с большим трудом разбирал ужасные каракули. Оказывается, она несколько раз приходила к нему на Малую Грузинскую и ни разу не заставала его дома, так как «дверь всегда находился закрыт на большой замок». Далее она сообщала, что познакомилась с очень интересным грузинским князем и поехала с ним «посмотреть на его родину». «Туда тебе и дорога», — сказал Степан про себя, одолев наконец чтение. У него не было больше ни малейшего желания встречаться с этой женщиной: праздник кончился, надобно приниматься за работу.