Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

— Жалко мне вас, — заговорила она. — Такой молодой и все вечера проводите один, без подруги. С подругой-то было бы веселее.

— Я все жду, когда вечерком ко мне сама заглянешь, — сказал Степан в шутку.

В первый же день своего появления здесь он отметил ее непригодность для натурщицы — низенькая и полненькая, она казалась почти квадратной. Ноги короткие и, несмотря на ее полноту, тонкие. Единственно привлекательным у нее было лицо — круглое, румяное, всегда смеющееся.

— Ой что вы! — воскликнула она протестующе. — Как можно мне бывать у вас да еще вечером?

— Чего в этом зазорного? Вы же собираетесь привести ко мне Марусю?

— Маруся — другое дело. У нее нет жениха. Ей все дозволено.

— Как же нет, а студент?

— О-о-о, чирикнула синица и улетела! Так и студент.

— Много у нее было подобных синиц? — спросил Степан, надеясь хоть что-то узнать о девице, с которой хочет познакомиться.

Аксинья откровенно засмеялась.

— Не знаю, не считала..

— Ну что ж, приводи, уж какая есть, коли сама не хочешь, — сказал Степан, делая вид, что она его все же уговорила.

— Я бы хотела, да жених потом со света сживет. У нас такие случаи бывали. Некоторые девки за один год приданое отрабатывали, домой привозили кучу денег, а после свадьбы их в гроб клали.

— И много еще тебе осталось отрабатывать?

— Два года уже работаю, еще с годик, и довольно. Сколько бог даст заработать, столько и привезу, зато это будут чистые деньги, жениху не за что будет меня попрекнуть...

«Да, — думал Степан, слушая ее, — была бы ты красавица, твой жених, небось, не отпустил бы тебя в Москву. Лучшее приданое девушки — ее прелесть и красота...»

В воскресенье, когда у Степана был свободный от работы в ателье день, Аксинья привела Марусю. Постучалась, втолкнула ее в дверь, а сама, хихикая, скрылась. Перед Степаном предстала девица не старше Аксиньи, а, вероятнее всего, моложе, но без краски молодости на лице. Черные волнистые волосы, небрежно откинутые назад, бледность щек, томная влага глаз и соразмерные пропорции слегка худоватой фигуры делали ее привлекательной. Однако привлекательность сразу же исчезала, стоило ей сделать несколько движений или пройтись. Вихляние бедрами, выпячивание бюста, беспричинные наклоны головы, улыбки, рассчитанные на то, чтобы понравиться, конечно же, давали прямо противоположный результат. Если бы она это понимала. Видимо, не понимает.

— Я давно хотела вас посетить, только вы почему-то не приглашали, может, что-нибудь наговорила Ксюша? Вы ей не верьте, она все врет, — заговорила девушка. — Аль, может, брезгуете нами? Мы ведь из простых, не какие-нибудь важные особы.

«К тому же она еще и дура!» — подумал Степан, выслушав ее странную тираду. Но делать было нечего, сам согласился, чтобы ее привели. Сложена она, пожалуй, ничего, сойдет для фотографических опытов, если, конечно, удастся ее на это уговорить.

— Присядьте, — пригласил он, подавая ей стул.

— Вы, наверно, служите чиновником? — спросила она, разглядывая его. — Ой, что я говорю: чиновником! На вас нет мундира. Вы, я думаю, художник?

Степан удивился.

— Как узнали?

— По длинным волосам. С длинными волосами ходят только попы да художники. На попа вы не похожи, да и попадьи у вас нет.

— Может, есть, откуда вы знаете? — засмеялся Степан.

— По всему видно, что вы холостой человек. Постель не убрата, рубашка на вас не глажена. Дайте я уберу.

Она хотела подняться со стула, но Степан остановил ее.

— Вот когда мы познакомимся по-настоящему, вы будете ко мне заходить, тогда я вас сам попрошу убирать постель и все прочее, а сейчас вы моя гостья, сидите, разговаривайте. Может, сказать Аксинье, чтобы она нам принесла чаю? Хотите чаю? — спросил он больше для того, чтобы отвлечь ее от излишнего любопытства.

— Что ж, я согласна с вами сойтись, только с уговором, кроме меня, у себя никого не принимать, — сказала она.

Степан аж похолодел от такой поспешной прямоты.

— Позвольте, то есть, как это никого не принимать?

— Ну женщин, конечно. Мужчин, пожалуйста, сколько хотите. К мужчинам я вас ревновать не стану.

Степан чувствовал, что необходимо сразу объясниться и четко определить отношения. Поэтому он сказал:

— Видите ли, уважаемая Маруся...

— Зовите меня Маруськой! — прервала она его. — Меня все зовут Маруськой. А вы что, рыжий, что ли, будете звать по-другому? Ой, да вы и вправду немножко рыжий! — воскликнула она и засмеялась, забыв на время свое кривлянье и жеманство.