Валентин Пикуль - Избранные произведения. II том

— Не вы ли внушали мне, что верховные в раздоре с прочими? Но вот, только что сейчас, были здесь… Все! Без раздора! И постановили жестко: на места упалые по избранию ставить, а мне об иноземцах даже не упоминать. И закон российской не токмо над персонами частными, но и надо мною ставят. Подумай, Рейнгольд: мне, императрице русской, отныне общим законам надлежит подчиняться…

Все постройки, возведенные Остерманом, вдруг затрещали, грозя рухнуть: Голицын заключил мир с авторами шляхетских проектов. Но под обломками погибнет и он — сам Левенвольде.

— Гвардия! — слабо утешил он Анну. — Вы же полковница!

Но рука Анны поднялась и опустилась. Уже безвольная.

— Я устала, — вздохнула она. — Единого покоя желаю. Так и перадай Остерману: ничего более мне не надо. И еще скажи ему, супостату коварному, что не токмо за свою особу стерегусь, но и его башка в опасности… Кто может, тот пущай бежит из России как можно далее — в края немецкие!

— А вы? — спросил Левенвольде. — А как же вы?

— А что я? — вдруг успокоилась Анна Иоанновна. — Тридцать тыщ рублев получу в год на довольствие свое, и — ладно! На буженину, чай, хватит! Все не Митава, а… Россия!

За стеною заплакал Карлуша Бирен — вот последний козырь.

— А как же Бирен? — спросил Левенвольде вкрадчиво.

— То дело женское, — отвечала Анна с лицом пасмурным. — А ты, Рейнгольд, в бабьи дела не путайся…

В стрешневском доме еще ничего не знали. Обложенный подушками, натертый мазями, в духоте комнат катался в колясочке Остерман, благодушный и всепобеждающий. Иногда ему хотелось поболтать интимно и располагающе… Хотя бы с Корфом!

— Осторожнее, милый Корф, тут порог. Вы сейчас везете славу России… Через этот порог переступали послы великих держав. А что им надо от бедного Остермана? Как вы думаете?

— Русских солдат и русского сырья, — догадался Корф.

— Вот именно… Остерман не так уж глуп, как другие вестфальцы, которые ищут славы при дворах Гессенском или Ганноверском, при князьях Цербстских или Сальм-Сальмских… Нет, я бежал из Вестфаля прямо в Россию — страну ужасную, варварскую. А таких стран всегда боятся. И всегда в них заискивают. Теперь через этот порог посланники цесарей ползут на брюхе!

Остерман щедро раскрыл перед Корфом свою табакерку:

— Спасибо вам, что возите меня… Ах, Корф! Сколько у меня завистников! Есть такой человек на Руси, которому я еще не успел сделать ничего дурного… Артемий Волынский! Слышали о нем?

— Это он был послом России в Персии? — спросил Корф.

— Да, это он. А теперь сидит на Казани губернатором… И знаете, что этот обормот клевещет на меня?

Хлопнула дверь: на «великом» пороге выросла фигура жены.

— Марфутченок взволнованна, — сразу определил Остерман.

— Да, — ответила жена. — Я не понимаю, что произошло… Матюшкин и Трубецкой, Голицын и Василий Лукич…

— Какое странное соединение имен! — заметил Остерман.

— Враги между собой, они компанией были у императрицы…

— Где Левенвольде? — заторопился Остерман, бледнея.

— Он, как всегда, дежурит во дворце… Остерман вцепился в руку Корфа:

— Я еще не знаю, что именно произошло во дворце, но что-то произошло. Везите в кабинет меня быстрее… к столу!

Подбитые войлоком, мягко и неслышно крутились колеса.

— Двери! — велел вице-канцлер, и Корф плотно затворил их. — Простите, Корф, но вас я не стесняюсь, и буду думать вслух, мне так удобней… Партия князя Черкасского (увы, кажется, партии на Руси появились!) состоит из высокопородных разгильдяев. Зато проект Матюшкина потянул за собой легион мелкого служивого дворянства… Так! Генералитет строится за ними. Если все эти партии сошлись с мнением верховников, то это значит, что против Остермана — вся Россия… Так? — спросил он Корфа.

— Ваша правда, — почтительно отвечал курляндец.

— А что может сделать один Остерман против всей России?

— Ничего, — поклонился Корф с усмешкою недоброй.

— О, как вы ошибаетесь, бродяга… — Остерман засмеялся вдруг, повеселев. — Садитесь же к столу, пишите! Но прежде я скажу вам то, чего не успел досказать ранее… А именно — об Артемии Волынском. Знаете, что клевещет на меня этот дерзкий, дурно воспитанный человек с замашками лесного разбойника?

— Волынский таков и есть? — ужаснулся Корф.

— Да, он еще страшнее… Этот ужасный человек говорит, что я протекаю темными каналами. И боюсь яркого света… Пишите, Корф, — заторопился вдруг Остерман, — пишите на Митаву! Пусть ваши рыцари Курляндии едут на Москву… Азии самой историей суждено потесниться перед германцами, так пусть это случится на столетие раньше срока.