Валентин Пикуль - Избранные произведения. II том

Буяльский прибыл. Лейб-хирурги, боясь ответственности, уклонились от ассистирования ему при сложной операции.

— Генерал, — сказал Буяльский директору Лицея, — в таком случае прошу подержать мальчика лично вас…

Проклятая указка не прощупывалась ни там, где она вошла в тело, ни там, где бы она должна торчать своим концом.

— А если оставить так, как есть, — наивно предложил Гольтгойер, сам измучившись. — Ведь живут же солдаты с пулями в теле.

— Э-э, генерал! Нашли что сравнивать… пулю с указкой!

Тонкий серебряный щуп погрузился в тело ребенка. Буяльскому никак не удавалось прощупать обломленный кончик указки. Прошло уже более двадцати минут, а среди обнаженных скальпелем мускулов все еще не было видно палочки… Наконец он ее нащупал.

— Вот она! Уже пронзила поясничный мускул…

Обхватив ее конец щипцами, Буяльский (человек большой физической силы) извлек «инородное тело» на тридцать четвертой минуте после начала операции.

— Теперь согни ногу, — сказал он. — Гнется?

— Ага, — обрадовался Алеша Воейков.

— Жить будешь долго, — попрощался с ним Буяльский. — Но генерал прав: прежде, чем садиться, посмотри, куда садишься…

Эта опасная по тем временам операция вошла в историю русской хирургии, а путь в науку был для Буяльского совсем нелегким.

Столичную медицину представляли в основном немцы. Это было нечто вроде замкнутой корпорации, в которую посторонние не допускались.

«Пока я буду медицинским инспектором, — говорил лейб-медик Рюль, — ни один русский врач не получит практики в учреждениях столицы!» Но среди этих пришлых «светил» попадались и честные натуры, вроде нарвского уроженца Ивана Федоровича Буша; он и приметил Буяльского, когда тот еще учился на третьем курсе Медицинской академии.

— А ты хорошо рисуешь, — сказал ему Буш.

— Ранее мечтал быть художником или архитектором.

— Молодец, — похвалил его Буш. — Между художеством карандаша и движением скальпеля есть много общего. Как это ни странно, но хирургия и живопись соприкасаются: их роднит знание анатомии.

Буяльский стал посещать клинику Буша, который так привык к своему ученику, что вскоре доверил ему ведение операций.

— Только не бери примера с хирургов, хвастающих, что успевают разрезать и зашить человека, пока не искурилась их сигара.

— Паче того, Иван Федорович, — отвечал Буяльский, — пепел сигары иногда падает в рассеченную скальпелем полость…

Завершилась война с Наполеоном, столичные госпитали были переполнены инвалидами, молодой ординатор Буяльский в 1815 году имел около четырехсот больных солдат, которых следовало поставить на ноги… Как-то в клинику поступил старик по фамилии Цалабан, крайне раздражительный, настаивавший, чтобы его оперировал непременно сам профессор Буш.

— Это уже развалина, — говорил про него Буш.

Но «развалина» оказалась настырной:

— Режь меня… не бойся… сто рублев дам!

Буш, оперируя, нечаянно поранил множество артерий. Кровотечение было так велико и так стремительно, что грозило смертью, и Цалабан впал в глубокий обморок… По причине крайней близорукости Буш близко наклонялся к ране, и кровь, словно из шприца, брызгала ему в лицо. Профессор отбросил скальпель:

— Проклинаю себя за то, что взялся за этого старика. Илья, скорей накладывай лигатуры… Делай сам, как знаешь!

Буяльский наложил на вены зажимы и спас человека.

— Хорошо, — сказал Буш. — Тяни его из могилы дальше…

Буяльский выходил Цалабана, который, оправясь, стал совать в руку Буша 100 рублей. Буш передал их Буяльскому:

— Илья, вот твой гонорар… Держи! А ты, — сказал он Цалабану, — благодари не меня, а этого молодого человека: не будь Буяльского, и ты бы давно зажмурился…

В это время жители Петербурга много страдали от аневризмов — закупорки сосудов. Современник пишет: «Лигатуры больших артерий считались тогда самыми важными операциями, и кто сделал одну из подобных — тот прославлялся на всю жизнь, будь он даже самый посредственный хирург». Когда на поврежденную вену накладывали лигатуру, в анатомический театр собиралась масса зрителей, на почетных местах восседали генералы от медицины. В 1820 году как раз готовилось такое торжество: оператор А. Гибс обещал наложить лигатуру на ключичную артерию больного, а знаменитый Арендт вызвался быть ему ассистентом. Предварительно они оба как следует натренировались на трупах и были уверены в успехе операции. Собрались видные врачи Петербурга, пришел толстый и важный англичанин Якоб Лейтон, главный врач российского флота. Все расселись, предвкушая удивительное зрелище…