Валентин Пикуль - Избранные произведения. I том

— Это… Ярцев!. — тихо досказал капитан-лейтенант, и офицер согласно кивнул ему головой:

— Да, это из его отряда.

— Он где сейчас — в Мурмашах?

— Нет. Он после Зандер-фиорда… ты же понимаешь!

— А-а-а. Все ясно.

— И притом, что он скажет?

— Он скажет больше нас…

Покидая кабинет, незнакомый офицер как-то особенно внимательно посмотрел в лицо женщине. Аглая снова повернулась к Плетневу:

— Ну?

— Вам придется немного обождать, — медленно выговорил капитан-лейтенант. — Сейчас мы ничего не можем сказать вам о судьбе вашего супруга. Не можем, даже если бы и хотели.

— Скажите — он жив?

— Мы все живы до поры до времени.

— Вы что-то скрываете от меня.

— Скрываю только его местонахождение.

— Но он живой?

— Вы ведь еще не получили уведомления о гибели.

— Так что же с ним? Вы его прячете от меня.

— Упаси меня бог! Зачем бы я стал его прятать?

— Скажите хоть — когда я его увижу?

— Голубушка, он мне тоже позарез нужен. Больше, может быть, нежели вам!

— Так как же дальше?

— А что — дальше?

— Что же мне теперь делать?

— Как что? Идите домой. Когда будет надо, мы вас позовем. Волноваться пока нет причины…

Аглая направилась к двери, но у порога остановилась.

— Простите, — сказала она, — а кто такой Ярцев?

Плетнев весело рассмеялся, ответил же серьезно:

— Ярцев — это школьный учитель. Он учил детишек немецкому языку. А сейчас, временно, он лейтенант Советской Армии… Вас это устраивает?

Аглая уже ничему не верила. Ярцев вдруг представился ей окруженным каким-то ореолом тайны, и в страшную сферу этой таинственности невольно попадал и он — ее муж, отец ее ребенка.

— Хорошо, — сказала она. — До свиданья!

Женщина вышла на улицу, посмотрела на хмурое небо и повторила извечный вопрос:

— Где же он?..

Вчерашней ночью из концлагеря в Эльвебаккене бежали двенадцать русских военнопленных. Они убежали, сделав подкоп, и скрылись в тундровых просторах. На поиски их была брошена авиация. И в этот день, вдалеке от воздушных коммуникаций, пролетал над Лапландской тундрой одинокий самолет, который вели два немца.

Один из них, прожженный вояка, заматерелый в опасностях оберст Штюрмер, имел личный подарок от Геринга — две пластины броневой стали, чтобы закрыться от пуль и осколков. Под крылом его «мессершмитта» пронеслись в огне и дыму пожарищ многие страны Европы, — Штюрмера уже трудно было чем-нибудь удивить.

А другой пилот, еще совсем молодой юнец, Эгельгайф, только что выпущенный из геринговского инкубатора фашистских птенцов, едва-едва успел приобщиться к небу. Эта плоская и нелюдимая земля Лапландия, над которой он скользил сейчас в высоте, была первой землей в его жизни, над которой ему велели лететь как победителю…

— Ил-2, — поучал своего питомца Штюрмер, — вот этой машины ты опасайся. «Спитфайер» страшен на разворотах, ты ему тоже не открывай бортов…

— Я этого не боюсь, погибну как надо, — отвечал молокосос. — Я вот только пике боюсь. У нас в школе таких страхов наговорили! И никогда еще не пробовал…

— Сейчас попробуешь, сынок, — сказал Штюрмер и показал через стекло кабины куда-то вниз. — Видишь, костер горит в тундре?

— Вижу…

— Это наверняка дезертир греет свои кости. Разворачивай машину, ложись на левое крыло. Выдвигай подкрыльные решетки. Если хочешь, включи плановый фотоаппарат…

— Мне? — испугался гитлеровский сопляк.

— Давай, давай, сынок! Со мной ничего не бойся…

Молокосос, посинев лицом, швырнул машину в затяжное пике. На черте прицела висела перед ним рыжая точка костра, земля грозно ринулась навстречу машине. Штюрмер стиснул в ладони рукоять бомбового залпа, подбадривал:

— Давай, давай, детка! Ниже, ниже… Видишь, он уже бежит прочь! Ага, мерзавец! Сейчас мы тебя так раскидаем по тундре, что не соберет никакой часовщик!..

Машина, хрустя и содрогаясь от напряжения, выползала из затяжного пике. Бомбы глухо рванули под ней скалистую землю. Костер разбросало в стороны, и сверху было отчетливо видно, как крохотная фигурка обезумевшего от ужаса человека мечется среди расщелин и камней, спасаясь бегством.

— Переходи на бреющий, — впадая в азарт охотника, приказал Штюрмер. — Он далеко не уйдет. Учись стрелять, сынок, по живой мишени! Это — лучший вид спорта…

Огненные трассы настигали человека, скрещивались перед ним, разрубали землю. Человек то пропадал среди черных скалистых нагромождений, то выбегал на снежную равнину.