Валентин Пикуль - Избранные произведения. I том

— Я все-таки выпью, — сказал Суттинен и, залпом осушив стакан, поспешно вышел из дому.

Осенний лес шумел настороженно и таинственно. Дорога едва-едва светлела среди деревьев, терялась где-то во мраке. Протяжно ухал филин, стучали под копытами горбатые корневища, низко нависшие ветви елей хлестали по лицу.

«Как далеко мог он отъехать?» — думал Суттинен, и волнение человека передавалось лошади, прижав острые уши, она вытягивала свое мускулистое тело в стремительном галопе. Где-то в глухой болотистой низине холодным серебром сверкнуло озеро; белой свечой пролетел мимо поворотный столб, — дорога уходила вправо, поднималась в гору.

Суттинен придержал коня. Чтобы смягчить топот копыт, свернул на обочину в густую траву.

— Тише, тише, — успокаивал он лошадь, похлопывая ее по круто выгнутой шее.

Дорога закружила петлями, словно выискивая менее крутые подъемы. С высоты виднелись далекие деревенские огни, похожие на рассыпанных в траве светляков. Жутко и тускло горела на горизонте рыжая точка костра. — Тише, тише…

Он совсем остановил лошадь; разгоряченная бегом, она мотала головой, грызла звонкие удила. И вдруг из темноты леса послышался знакомый, приглушенный цоканьем копыт голос.

Женский голос:

— Ах, если бы ты знал, Юсси, как мне…

Суттинен вытянулся в седле:

«Кайса!.. Она, выходит, с ним… У-у, поганое отродье!»

И, вынув из-за пояса маузер, крикнул:

— Полковник Пеккала!..

Голоса стихли. Было слышно, как шумно вздохнули лошади. Суттинен направил своего коня в придорожный кустарник, снова позвал:

— Полковник Пеккала!..

Командир района Вуоярви что-то громко крикнул, повернул свою лошадь на голос; топот копыт приближался, и Суттинен, взводя курок, сказал:

— Я вас жду, полковник!

— Кто здесь?.. Какому сатане я понадобился? — прозвучало совсем рядом, и лошадь Пеккала, перепрыгнув канаву, тоже перешла обочину.

Теперь они оба сходились под тенью деревьев, отводя от своих глаз колючие ветви.

— Ю-юсси!.. — пронеслось вдалеке.

«Опять она», — подумал Суттинен и, проглотив слюну, поднял тяжелый маузер.

Подняв маузер, воскликнул:

— Именем моей многострадальной партии! — и выстрелил в темноту: раз… другой… третий…

Ломая кусты, шарахнулась в сторону лошадь. Полковник вылетел из седла, закружились сорванные листья…

— Все, — тихо сказал лейтенант.

— Ю-юсси! — разрастался вопль сестры.

И в этот же момент сильные руки, словно выросшие из самой земли, вырвали Суттинена из седла. Тяжелый кулак опустился ему на лицо, застрявшую в стремени ногу рвануло болью.

— Ой, ой, ой! — закричал лейтенант.

А полковник бил его по лицу и приговаривал:

— Ситя виэля пууттуй!.. Кас туосса!.. Митя виэля!.. [30] — Вот тебе, на!.. Вот!.. Вот еще!..

Прискакала Кайса, упала в траву:

— Юсси, что с тобой?.. Юсси!.. Юсси!..

Суттинен шарил руками вокруг — искал маузер.

— Уйди… уйди, — говорил он, — убью!.. Уйди!..

— Рикко?.. Ты?..

Полковник встал, рванул пучок травы, долго вытирал руки. Потом сказал:

— Посмотри лошадь. Кажется, все три — в голову!..

Суттинен бессильно плакал, и высоко над ним висело черное небо. Только одно думал: «Умереть бы…»

— Рикко… Брат мой… Скажи — зачем?!

— Уйди, — прохрипел он.

— За что? — спросила Кайса.

— Уйди, сука!..

Полковник ударил его сапогом.

— Юсси, зачем?.. За что?.. Разве ты…

— Милая, хватит.

— «Милая», — повторил Суттинен, и страшная злоба, какой еще никогда не испытывал, захлестнула его: — Ты, ты, — сказал он, поднимаясь, — костлявая шлюха… Дерьмо!..

— Замолчи! — крикнул полковник.

— Нет, я скажу, я все скажу… И как она в банях, и как…

— Молчи, гад! — замахнулся полковник.

Кайса опустилась на колени, закрыла лицо руками.

— О-о-о! — простонала она. — Какой ты подлец! Какой…

— Поехали, — приказал Пеккала и взял под уздцы лошадь подполковника Кихтиля.

— Но какой ты подлец! — повторила Кайса и плюнула в лицо своему брату…

Долго ехали молча. Час, два, три.

Кайса плакала. Пеккала курил сигареты.

Лес из черного постепенно становился синим — наступал рассвет. Обозначилась изморозь на травах, под копытами похрустывал тонкий ледок. Петухи горланили в далеких селениях, однажды какой-то человек перебежал дорогу.

— О-ох! — тяжело и устало вздохнул Пеккала.

Кайса оглянулась: в седле сидел маленький, нахохлившийся от утренней свежести человек: лицо в жестких морщинах, рот поджат в тонкую складку, даже не видно губ; и на локтях куртки — большие заплаты, сама нашивала…